Наталья спросила у сторожа, кто же это приносит цветы.
— Не слежу… Людей по кладбищу ходит много, — ответил тот.
— Товарищ сторож! А вы последите. Мы очень просим вас, — сказал Семен. — Это так важно для нашей школы.
— Для истории города тоже, — вставила Наталья.
— У меня времени нет заниматься школой и городом. На это учителя есть и горисполком. Они деньги не зря получают, — сердито ответил сторож и ушел.
— Вот тоже тип! Все на деньги мерит! — презрительно фыркнул Семен. — А зарабатывает побольше нашего Грозного. Знаю я! Могилу поправит — гони монету.
— Однако как нам быть дальше? — сказал Никита. — Как отыскать того, кто навещает могилу, ведь, наверное, этот человек хорошо знал Саратовкина.
— Ясно как, — сказала Наталья. — Надо установить дежурство.
— С ума сошла! — ахнула белокурая Аэлита. — Этот человек может месяца через три прийти, и не известно, в какое время.
— Дежурить три месяца, — твердо сказала Наталья. — Дежурить полгода. Год, наконец! Вот, например, сейчас остаюсь я дотемна. К ночи никто на могилы не ходит. А завтра с восьми утра будешь ты до половины дня, — обратилась она к Аэлите.
— Нет, она совсем сумасшедшая! — всплеснула та руками. — А в школу кто вместо меня пойдет? Бабушка?
— В школу все мы пойдем, кроме тебя. А про тебя скажем, что ты заболела. Выделим от класса представителя проведать тебя и уроки сообщить.
— Да. Другого пути нет! — торжественно сказал Семен. — И Николаю Михайловичу пока ни слова. Разведаем все, тогда материал поднесем на блюдечке!
И Наталья осталась на кладбище.
Не выпуская из виду могилу Саратовкина, она ходила по тропинкам, останавливаясь и читая надписи. Вот ухоженная могила с маленьким памятником. Вокруг аккуратно посыпано гравием. В оградке скамейка и зачем-то стол. С фотографии, вставленной в памятник, озорными глазами глядит десятилетний мальчишка. Добрая улыбка освещает хорошенькое личико. «Володя Сыроежкин». Еще в прошлом году он вот так глядел. Так улыбался. А теперь лежит под этим холмиком, и горько оплакивают его родители, может быть, сестры, братья. Как несправедлива судьба! Наташе стало грустно. Стало страшно. Ведь когда-то и над ней вырастет вот такой же холмик. Кто знает, когда?
— Все в землю ляжет, все прахом будет, — вслух сказала она.
А на ветку, еще почти голую, с чуть показавшимися клейкими листочками, села маленькая, неказистая птичка. Вначале она пискнула хрипловато, точно прочищая горлышко или пробуя голос, настраиваясь. Потом издала звонкий, протяжный звук, точно скрипач провел смычком по двум струнам. Помолчала. Защелкала призывно, жизнеутверждающе. И вновь замолчала, точно прислушиваясь и выжидая чего-то. Откуда-то издали ответил ей другой пернатый певец отрывистыми, разнообразными, гортанными звуками.
Наташа замерла. Она поняла, что это соловьи, и вспомнила, как не раз приезжие утверждали, что в Сибири соловьев не бывает.
Небо было высокое и ясное, а солнце ушло на закат, разрумянив стволы весеннего леса, сверкнув на позолоте крестов, памятников и склепов.
Нет, все равно жизнь была необыкновенно хороша. И еще лучше показалась она, когда возле Наташки появилась запыхавшаяся Лаля.
— Ну, вот и я! — И это было так естественно. Не могла же она оставить надолго Наташку одну в таком грустном месте. — Замерзла! Нос красный! — суетилась Лаля возле подруги, теплой ладошкой прикасаясь к ее носу. — Я-то успела заскочить домой и брюки надела.
«Разведчики» дежурили на кладбище уже больше двух недель. И у многих пропадало желание проводить время у могилы Саратовкина.
Школа готовилась к экзаменам. Взволнованные группы десятиклассников собирались в коридорах, на широком крыльце, во дворе, просто на улице. С меньшим волнением, но все же неспокойно ждали первых экзаменов и восьмиклассники.
Дежурства на кладбище теперь разбили «на кусочки». Каждый проводил здесь по два часа. И большинство — с учебником в руках. От Николая Михайловича по-прежнему скрывали тайну. Но его трудно было провести. Систематическое исчезновение с уроков кого-нибудь из учеников на два часа по сугубо уважительным причинам наводило его на подозрения. Но он не мог догадаться, в чем дело. Он уверен был, что дурного в этом ничего нет, и терпеливо ждал разгадки, как всегда, не делясь этим с учителями.
Счастье улыбнулось Никите.
Он сидел на скамейке возле могилы, которая принадлежала какому-то Алексею Сергеевичу Разумовскому, как гласила черная мраморная плита. Никита держал на коленях книгу, на книге тетрадь и увлеченно доказывал теорему, не обращая внимания на изредка проходящих мимо людей.