Однако доводы Ванникова не приняли во внимание. 45-мм и 76-мм пушки во всех вариантах — дивизионные, полковые и танковые — были сняты с производства. У Грабина не оставалось сомнений, что сделано это правильно. Но война заставила его по-иному оценить позиции Кулика и Ванникова. Выступавшие на совещании говорили о необходимости возобновить выпуск орудий, снятых с производства. Встал вопрос и об автоматах. С чьей-то легкой руки это оружие было названо оружием полицейских и не получило у нас признания. Стреляет, мол, на близкое расстояние, имеет низкую точность, а патронов расходует много. И хотя Грабин не имел прямого отношения к созданию стрелкового оружия, он с интересом прислушивался к мнению специалистов, которые считали, что надо позаботиться о производстве автоматов.
Нарком Д. Ф. Устинов не просто выслушивал мнения, он сразу определял основные задачи, которые необходимо решать в первую очередь. Директоры, главные инженеры заводов и руководители конструкторских бюро получали конкретные указания, над чем работать, сколько и какой продукции выпускать, как с каждым днем наращивать темпы. Заводу было приказано возобновить производство дивизионной пушки Ф-22 УСВ.
Грабина подмывало выступить и рассказать в присутствии наркома о ЗИС-3, но он сдержал себя. Война уже идет. Войскам нужны пушки. А для налаживания выпуска новой дивизионки потребуются месяцы. И ведь недаром говорят, что хороша ложка к обеду.
Василий Гаврилович взглянул на Олевского. Марк Зиновьевич сосредоточенно записывал в блокнот указания наркома. Лицо главного инженера было озабоченно-напряженным, на лбу резко обозначились поперечные складки. «Да, и Олевскому, и Еляну придется много поработать, чтобы поставить завод на военные рельсы», — подумал Грабин и твердо решил пока ничего не говорить о ЗИС-3. Надо было посоветоваться и с директором, и с партийной организацией. «А Еляна на заводе сейчас нет!» — тут же вспомнил он.
Совещание закончилось. Но расходились медленно, у всех были частные вопросы и к наркому, и к членам коллегии: договаривались о взаимопоставках, просили помощи, выпрашивали у руководства необходимые материалы. В приемной Грабин увидел Олевского, который разговаривал по телефону, и услышал фразу, брошенную им: «Будем торопиться, Амо Сергеевич!». Подошел спросил:
— Елян? Из Кисловодска?
— Из города. Уже на заводе.
— Но ведь у него отпуск еще не кончился. А о войне все узнали только сегодня.
— Амо Сергеевич говорит, что по обстановке почувствовал неладное.
Грабин облегченно вздохнул: это хорошо, без Амо Сергеевича было бы трудно. Он знал, как Елян предан своему делу, сколько сил и энергии отдает работе, каким авторитетом пользуется в коллективе. Но взаимоотношения между Грабиным и директором складывались не всегда удачно. В глубине души Василий Гаврилович чувствовал свою вину. Он порой видел, что Елян, сдерживая его необузданную энергию, прав. И даже знал, что, и сам на месте директора поступил бы так же. А в то же время нередко обвинял Еляна в том, что тот сдерживает творческий порыв, противится новому, тормозит дело. И хотя позже он убеждался, что это не так, самолюбие мешало ему прийти с повинной, извиниться и сказать, что и сам он не во всем прав.
Пока Олевский решал свои вопросы в Наркомате, Грабин побывал в ГАУ. Маршал Кулик был взволнован, постоянно вытирал платком потеющую лысину, то садился к столу, то вскакивал и порывисто вышагивал по кабинету. Остановившись напротив Василия Гавриловича, он сказал:
— Давайте больше пушек. Как можно больше! Линия вашего фронта должна проходить через заводские корпуса!
…В город приехали утром следующего дня и, не заходя домой, сразу же направились на завод. Заместитель Олевского Сергей Степанович Спирин упавшим голосом сообщил, что первая смена не выполнила план, не хватает людей.
— Где же люди? — удивился Олевский.
— Несколько тысяч человек получили повестки, уходят на фронт, — пояснил тот. — Военком требует предоставить в его распоряжение больше половины заводских автомашин…
— А конструкторы? Конструкторы на месте? — заволновался Грабин.
— Конструкторов пока удалось отстоять.
От сердца чуть отлегло. Но что могут сделать конструкторы, если в цехах не будет рабочих? Из чертежей орудие не соберешь. А в Наркомате и в ГАУ столько говорили об увеличении производства оружия! Как же выполнить эти планы?
Еляна на месте не оказалось. Он выехал в обком партии, чтобы оттуда по прямому проводу связаться с К. Е. Ворошиловым и доложить обстановку. Грабин даже в свой отдел не пошел. Вместе с другими руководителями завода сидел в кабинете директора и ждал вестей. Зашел парторг Проскурин. Олевский не дал ему сесть:
— Сейчас кончается первая смена. Люди разойдутся по домам. У многих на руках повестки. Они уже не вернутся в цеха. Есть предложение задержать смену. Я уверен, что Ворошилов не позволит в такой момент вывести из строя военный завод.
Дали указание первой смене после работы собраться около заводоуправления. И вскоре под окном образовалась огромная толпа. Но шума не было слышно. Люди стояли молча, подавленные общей бедой, свалившейся на страну. Тихо было и в кабинете директора. Каждый думал о своих проблемах. Грабин мысленно ругал себя за то, что не сказал наркому о ЗИС-3. Эта пушка и металла требует меньше, и проще в изготовлении, и дешевле. С Ф-22 УСВ ее не сравнить.
Наконец раздался телефонный звонок. Елян знал, с каким нетерпением на заводе ждут решения Председателя Комитета Обороны при СНК СССР.
— Только сейчас разговаривал с Ворошиловым, — волнуясь, сообщил Елян. — Климент Ефремович сказал, что с нашего завода не позволит брать ни одного человека и ни одной /машины. Наоборот, нам будет дано все необходимое для резкого увеличения производства орудий.
Все, как по команде, встали, заторопились во двор. Надо было сообщить людям, какая задача поставлена перед ними.
— Говорите вы, — Олевский подтолкнул вперед Проскурина.
Парторг взобрался в кузов грузовой машины и оттуда обратился к рабочим с призывом оставаться на местах и не покладая рук работать для фронта, для победы над фашизмом, Его слова звучали, как приказ,
На свой страх и риск
С фронта приходили тяжелые вести. Несмотря на мужество, отвагу и самоотверженность советских воинов, о чем каждый день сообщали газеты и радио, гитлеровцы продвигались вперед. Огромная черная лавина растекалась по территории нашей страны.
На завод стали приезжать артиллеристы прямо с фронта. Суровые, малоразговорчивые, они нехотя рассказывали о боевых делах. Грабин слушал внимательно, стараясь понять, каких качеств не хватает орудиям, которые сконструированы в их отделе. Однажды прямо спросил: какие претензии у фронтовиков к создателям пушек? Пожилой артиллерист не спеша закурил, подумал и ответил довольно обстоятельно:
— А никаких претензий. Пушки у нас хорошие, пожалуй, получше германских будут. Наши пехотинцы во время контратаки захватили одну ихнюю, притащили к нам. Мы из нее постреляли даже. А потом бросили. И тяжеловата. И в обслуживании неудобная. И точность боя не та…
— В чем же тогда дело? — не сдержался, перебил Грабин.
— Дело в подвижности. У них, почитай, чуть ли не вся артиллерия на своем ходу или на машинной тяге. Им ничего не стоит сменить позицию, обойти нас, ударить с фланга или с тыла. А мы пока с конными упряжками разберемся…