И вначале разобрали увели домой слепых а потом безруких а потом безногих…
И очередь вдов иссякла у платформы…
И я глядел с привокзальной пыльной старой акации на платформу и на ладную тугую тесную плодовую Софию-Лакриму в белом халате и на очередь…
…Русь Русь где мужи воины твоя?..
…О Боже! и я ел цветы акации и глядел на платформы и иссякла очередь вдов и на последней платформе остался один солдат.
И он улыбался.
И он был совсем совсем совсем насквозь наотрез навек безногий.
И он улыбался широко и вольно.
И во рту у него был стручок афганского перца.
И в глазах у него были веселые счастливые полноводные слезы слезы возвращенья…
И он сидел на четырехколесной ползучей деревянной каталке коляске а в руках у него были резиновые бруски, чтоб отталкиваться от земли…
И он увидел меня в ветвях акации, хотя я хотел спрятаться и засмеялся захрипел закричал:
— Тимка! Тимофей!.. Погоди есть цветы акации…
Я тут привез тебе чудового дюжего гарного немецкого шоколада!..
Только не говори матери, что я вернулся…
Я ведь ей и раньше не был нужен. С ногами…
А теперь — тем паче…
Не говори, хлопчик…
И он улыбался мне и плакал кривился мутился радовался от стручка красного перца афганского…
…Ай дядя Пасько-Корыто!.. ай был фазан алмазный а стал гранатовый…
Ай дядя Пасько-Корыто!..
Ай где твой конь шелковый алый?
Где твоя сабля нагая острая хозяйка лютая босая однолезая косая?
Где твои ноги в сапогах яловых смоляных гуляющих?..
…Тимофей!.. Только не говори матери что я вернулся!..
И он улыбался мне, он святой оброн оброк упадь обрубок Войны…
— Возьми шоколад, хлопец…
…Матерь матерь полночная матерь мать мати моя! пусти меня к реке ночной сталой туманной где из туманных сафьяновых кустов тугаев возлетают талые талые февральские фазаны нетронутые алмазные…
Матерь я скажу тебе я сказал шепнул метнул тебе во сне ли? в бреду ли? в тумане алмазных талых февральских фазанов?
…И там против нашей низкой земляной кибитки мазанки саманной стоит веет живет тысячелетняя сасанидская Чинара с необъятным выгнившим нутром дуплом…
И там в дупле таится прячется дядя Пасько-Корыто матерь мама!..
Мама он вернулся с войны мама!..
Мама да только он совсем безногий мама мама мама…
И он сидит тайно в дупле и жует афганский стручок и плачет радостными слезами и глядит на нашу кибитку мазанку и любит тебя мама мама матерь…
…Зачем война мама? Зачем ноги отымает отнимает?
…Тогда матерь моя отходит от железной кроватки моей…Тогда она страждет…
…Сынок сыне зачем ты молчал? зачем не сказал ранее?..
Тогда она страждет…
Тогда она сонно немо бесшумно выходит из глиняной нашей рухлой саманной кибитки мазанки
Тогда она неслышно сонно ступает босая по свежим дворовым февральским таджикским родным травам травам травам
Тогда она бежит бежит к тысячелетней сасанидской мусульманской полой необъятной ночной чинаре
А Чинара высока а Чинара в небесах а Чинара вся в февральских ярых талых звездах а Чинара дальной верхушкой бродит ходит в млечных звездных небесных путях! стезях!.. ай вольно!..
…Микола Микола Пасько-Корыто зачем зачем же ты молчал?..
Зачем солдат?
…И она бежит в ночной нашей русской льняной полевой вологодской березовой снежной талой рубахе к тысячелетней азиатской сасанидской Чинаре…
И она бежит она вдова она матерь ночная русская вольная неоглядная вдова мать Анастасия моя…
И вбегает в дупло чинары необъятное и ищет его и не находит…
…Микола Микола зачем же ты молчал?..
Зачем воин?
Зачем заступник?
Зачем солдат?..
…И ищет она его и не находит в дупле ночном неоглядном трухлявом сыпучем темном и выходит из Чинары в ночной льняной рубахе…
И я гляжу из кибитки из окна на матерь свою ночную и вижу, что она молодая ярая сахарная:..
Чужая… Дальная…
Жена, а не мать…
Непочатая жена да бескрайняя вдова…
Тогда!..
…Да как ты туда забрался без ног потерянных забытых? да как ты забрался залетел взошел на самую верхушку небесную тысячелетней сасанидской Чинары?..
Без ног. Одними руками.
Как ты забрался на Чинару?..
Чтобы видеть в ночном окне мою матерь…
Микола Пасько-Корыто как ты забрался на Чинару небесную дальную полощущую ветви на Млечных путях горящих февральских?..