Уточнить хочу, там тот порядок, который удобен хозяину и нарушить который он никому не дозволяет. Здесь он предпочитает быть один, наедине с книгами — своими друзьями и умными собеседниками. Если и допускает кого в этот мир, то не сразу и не ради удовлетворения любопытства своего гостя, а когда обнаружит в человека единомышленника.
Мне повезло. Не несколько мгновений или часов, а много дней и вечеров (и зимних, и весенних, и летних) я провел с Мальцевым в его кабинете Кажется, поведал он за эти дни и вечера всю свою жизнь, все, что было в его жизни примечательного и будничного, все, что волновало его и волнует сегодня, все свои взгляды на практику и теорию, на сельское хозяйство и на нравственные основы нашего бытия.
Неловко мне приглашать читателя в чужую избу, скажу лишь: если что и напоминает, что здесь живет человек с мировым именем, то только книги. Много книг. Так много, что ни для какой мебели, тем более современной, и места–то нет. Поэтому, кроме книжных шкафов, стола и табуреток, ничего никогда не покупалось и в дом не заносилось — и без того тесно.
Я просматривал библиотеку, собранную Мальцевым и постоянно пополняемую. В ней, считает хозяин, тысяч пять книг. Думается, больше — тысяч шесть с лишним, добрая четверть из них — по философии. Собраны не ради модного ныне накопительства, а для чтения. Не могу уверять, что все они прочитаны. Но какую только книгу ни извлекал я из тесных шкафов, каждая помечена рукой читавшего: подчеркнуты фразы, абзацы, целые страницы. Где тонкой, где жирной чертой, а где и виньетками на полях разрисованы — это те места, которые побудили его к размышлениям, убедили в чем–то и которые, в разговоре или споре, он находил и зачитывал. Зачитывал вовсе не для того, чтобы подкрепить свои слова цитатой из книги, нет. Книга для него — это размышления автора, которого он приглашает в собеседники.
— Вот что умный человек по этому поводу говорил…
Находил книгу, нужную в данный момент разговора, быстро: беглый взгляд по полкам — и извлекает на свет божий именно ее, хотя и хранилась она не в первом ряду, не под рукой.
— Читай…
Я читаю вслух. Мальцев слушает, кивает головой, подтверждая верность мысли.
— На Аристотеля ссылается? Сейчас найдем. А ты читай, читай. — И Терентий Семенович, не первый уже раз, опускается на четвереньки и так передвигается вдоль шкафа — еще какую–то книгу на нижних полках ищет. На четвереньках, босиком. Кстати, все дни, когда я был у него, видел его в избе только босым. Так, босиком, и в холодные сенцы выходил. Правда, в одном из писем я прочитал недовольство по этому поводу: мол, как можно показывать всемирно известного человека босым? Мол, все знаменитые люди у нас обеспечены всеми благами, и мы это знаем, а на Западе могут подумать бог знает что.
Наверное, так думают многие, кто считает, что заслуги не бывают без материальных благ. Одно могу на это ответить: Мальцев распоряжается своими выдающимися заслугами так, как, пожалуй, не распоряжается своим положением ни один бригадир. И если он пользуется какими благами, то только теми, какие даются и каждому соседу его, рядовому колхознику. Все, что сверх этого, он не принимает.
Ну, а то, что Мальцев босиком ходит, это, разумеется, не от бедности, это крестьянская привычка. Он до недавнего времени и по полю — по пашне и по жнивью — всегда босыми ногами ступал. Ученые–медики утверждают, что это очень даже полезно для здоровья. Наверно, если ты не изнежен и босиком пробежаться по росе можешь не только в песне.
О том, какие и как читает Мальцев книги, я постараюсь рассказать по ходу своего повествования. А сейчас вернусь в прошлое. Это ныне перед ним, как и любым другим человеком, открыты все библиотеки — только читай, не ленись, и никто за это бранить не станет. А в детстве, как и в ранней юности, когда отец боялся, как бы грамота не отвадила сына от земли, приходилось мальчишке тайком, с оглядкой, забегать в библиотеку при той самой церковно–приходской школе, в которую его так и не пустил родитель учиться. Читал тоже тайком, укрывшись на печке, а то и за печкой. Спокойнее жилось, когда отец из избы отлучался. Читал вовсе не «завлекательные» книжки, а больше те, в которых об окружающем мире рассказывалось, земном и звездном.
— Добрый у меня был отец, однако и строг, боялся я его. А мачеха видела, что книги читаю, но отцу не говорила. Только когда набедокурю что–нибудь, она и пригрозит: «Вот скажу отцу, что книжки почитываешь». Тут уж я послушным и тихим делался, вот она и молчала. Спасибо ей за это терпеливое и мудрое молчание.