Слушал я Мальцева и думал: как временами нелегко бывало ему отстоять свою точку зрения. Случалось, клин, который он паровать оставлял, чуть ли не силой засевали. И печатным словом со страниц газет Мальцева бичевали: мол, «не в ладах с агротехникой». За все доставалось: и за поздний сев (даже отстающие хозяйства уже отсеялись!), и за приверженность к парам (другие–то отказались, и ничего!). На всех уровнях доставалось ему. А он стоял на своем: будут пары, будет и хлеб — в любой год.
Ему говорили: да, в засушливый год пары выручают, но… засуха не каждое же лето бывает.
Он отвечал и продолжает отвечать:
— Не каждое. Но мы не знаем, когда и в какой год она случится, поэтому, чтобы засуха не застала нас врасплох, нужно быть готовыми к ней всегда.
Иными словами так: надейся на лучшее, но готовься к худшему.
Мальцев никогда не отрывался от земли и реальных забот на ней. Понимает, не прихоть, а стремление иметь больше хлеба в стране побуждает ежегодно расширять посевы зерновых. Это стремление подкрепляется планом — посеять как можно больше. Под пар — что останется. В хозяйствах так и эдак прикидывают, засеют заданную площадь зерновыми, кормовыми часть займут. А что же под пар останется? А почти ничего.
Однако год выдался добрый, урожай всюду удался на славу и без паров, собрали — сколько никогда не собирали. Хорошо, что посеяли много, в выигрыше оказались. После этого и вовсе забываем про пар: мол, и без него одолеем невзгоды, и без него умеем при любых погодных условиях…
Что–то подобное часто случалось и с орошаемыми землями: в благоприятные годы успокаивались, забывали о них, дождевальное оборудование забрасывали, а в засуху спохватывались, начинали срочно изыскивать насосы и трубы, чистить запущенную сеть оросительных каналов, монтировать где только можно передвижные насосные станции, чтобы спасти — чего бы это ни стоило! — урожай. Тут же начинали разрабатывать на будущее и планы орошения. Но постепенно засуха забывалась, забывали и про планы. До следующей беды. Так продолжалось до тех пор, пока не сказали с трибуны партийного Пленума: надеяться на авось нельзя, нужна научно обоснованная программа мелиорации земель. С тех пор мелиорация (для засушливых районов — орошение, для районов с избыточным увлажнением — осушение) и стала составной частью наших практических мер по дальнейшему развитию сельского хозяйства. В результате уже сегодня миллионы и миллионы гектаров земли не подвластны ни засухам, ни проливным дождям. Случается, конечно, что и сейчас «забывают» включать дождевалки или почистить дренажную сеть, но это лишь рецидивы бесхозяйственности, а не правило.
К сожалению, взгляд на пары остался прежним: мы смотрим на них как на земли, зря прогуливающие.
— Это только кажется, что земля под паром пустует. Нет, она силы накапливает, которые отзовутся хорошими урожаями в последующие годы, — не устает убеждать (моих слушателей Терентий Семенович Мальцев и в вольных беседах, и с трибун.
Однажды, а было это в самом начале шестидесятых годов, когда гонение на пары обрело особенно острые формы, Мальцев вышел на трибуну зонального совещания, чтобы сказать ратовавшим за полную ликвидацию паров: «Вы ошибаетесь, и ошибка ваша до добра не доведет». От него добивались отречения от своих убеждений, всячески побуждали прислушаться к мнению других ученых. Нельзя же, право, одному шагать не в ногу. На настойчивые требования эти, которые продолжались битый час, Мальцев, оказавшийся в полном одиночестве, упрямо и твердо повторял: «Вы ошибаетесь…»
Размышляя над этим поступком, продиктованным высоким чувством гражданского долга, я вспомнил слова уже известно нам А. Н. Энгельгардта, которого Мальцев чтит как одного из умнейших российских земледельцев. В знаменитых «Письмах из деревни» Энгельградт высказал мысль, которая одним покажется спорной, другим — верной от первого до последнего слова. Он писал: «Мне все кажется, что профессор, который никогда сам не хозяйничал, который с первых дней своей научной карьеры засел за книги и много, если видел, как другие хозяйничают… который не жил хозяйственными интересами, не волновался, видя находящую в разгар покоса тучу, не страдал, видя, как забило дождем его посев, который не нес материальной и нравственной ответственности за свои хозяйственные распоряжения, — мне кажется, что такой профессор, хотя бы он и прочел все книги, никогда не будет чувствовать живого интереса к хозяйству, не будет иметь хозяйственных убеждений, смелости, уверенности в непреложности своих мнений, всего того, словом, что дается только «делом».