Она, освободившись от повседневных забот по уходу за живностью, огородом, избавившись от топки печей и от коромысла, и конечно же возрадовавшись от уймы свободного времени, ухватила в руки тряпки и носилась с ними во двор, по пути пересчитывая ступени и дивясь мудрости архитекторов, сотворивших многоэтажные дома. Так постепенно каждодневное мытье полов, выбивание дорожек и бегание к торговому центру снова заполнили все ее свободное время, укороченное крепким сном намаявшегося человека. Здесь, у торговых точек, она узнавала уйму интересных и вполне доступных пониманию новостей, которые вызывали в голове неподготовленного слушателя полнейший сумбур, путаницу.
Именно эта путаница и приводила потом к скандалам с соседями, живущими точно в таких же типовых домах и так же заполняющих свободное свое время. А так как окна этих домов смотрят в широкое поле, откуда ветерок доносит привычные запахи земли, а иногда и мычание колхозных коров, то жена, встречая развеселого мужа своего, нет–нет да и взгрустнет. Вот, мол, был огород, была живность во дворе, и веселее было, на душе мягче, муж от дома, от семьи не отбивался.
Отдохнувший муж, выслушивая ругань жены, тоже вспоминал недавнее прошлое. И рисовалась ему такая картина…
Вышел он из дому покурить. Постоял во дворе, прислушался. Тишина кругом. Но тишина не пустая, не мертвая, она полна едва различимыми звуками и запахами. Так что это вовсе и не тишина, а покой. Улеглась, должно быть, корова в сарае и теперь дремлет, вздыхая шумно: подоена, накормлена, отдыхает. Завозились куры на насесте, зашебуршали: какая–то молодка чуть не свалилась спросонья, вот и переполошила всех. «Курка и есть курка, дурья башка, спать как следует не может». Эта мысль, явно направленная против жены, которая никак не соглашалась «изничтожить» кур, расшевелила в его душе желание что–нибудь сделать. Он обошел двор, поднял и снес в угол лопату, убрал с верстака инструмент, оставленный ребятами, приблизился к сараю, недавно переложенному заново. Хорошо, тепло теперь корове. Не удержался, открыл дверь, чтобы удостовериться, так ли ей хорошо и тепло, как ему думается. Корова уже знала, должно быть, что это хозяин ее по двору ходит, лежала спокойно, без настороженности. Он почесал ее, потом присел на корточки, и она дохнула ему в лицо таким ласковым парным теплом, от которого в душе его стало сладко и покойно.
Возвращаясь в избу, он, умаявшийся за день, думал иногда (нужно же утомленному человеку подумать!): «Что и говорить, хлопотно с хозяйством». Однако такая мысль не побуждала его к определенному решению, а тем более действию. Думал так только потому, что устал. Постепенно слово «хлопотно» стало заменяться другими, вычитанными в газетах. «Что и говорить, много времени отнимает хозяйство», — думал он теперь. Но дальше этого не шел и пришел бы нескоро, если бы дело не приняло «хороший оборот», то есть если бы проектировщики не предоставили ему возможность ничего не делать и не изъяли из его сознания потребность личного участия.
Правда, помехой в раскрепощенном его досуге оставался еще огород за селом, куда на часок не пойдешь, смысла нет, а надолго не всякий день выберешься. И он перестал ходить туда, считая, что дело это «себе дороже», так как идти надо мимо торгового центра, где можно и застрять. Рассудил, что в этом вопросе творцы «хорошего оборота» допустили непоследовательность, а может, и уступку, чтобы не ошарашивать сразу полной свободой от крестьянских забот и обязанностей.
Справедливости ради надо сказать, что поначалу радовались переменам, соглашались с тем, что писали о них и говорили. Но когда нарадовались вволю, нагрелись у батарей, накупались в ваннах, отдохнули от хлопот по хозяйству, то затосковали. В квартире вечером сидеть — скука. По улице пройтись — всей–то улицы теперь несколько шагов, километра со всеми поворотами не находишь. Не город и не село, а хутор какой–то с десятью высотными дворами. Непутеха и есть непутеха.