Не знаю, по каким причинам не «воспроизвел» он этот мир. Наверное, потому, что неловко было ему, живому, на месте исчезнувшего хутора, а потом и распаханного, затевать строительство. Но мы знаем, какая была у Твардовских изба — макет есть. И поле, и пашня на косогоре не пострадают, если мы поставим на взгорке рубленую избу. Избу, а не дворец из стекла и бетона, от которого никогда не уловишь запаха крестьянского подворья. В ней и музей создать.
Это надо здесь живущим (помню я, какую гордость вызывало у нас, мальчишек, лишь упоминание о том, что мимо нашего поселка проезжал или останавливался знаменитый человек). Нужно здешнему краю.
Это нужно всем нам, нам и нашим потомкам. Потому что нет, не может быть поэта без родины, как нет реки без истока.
«Без своей Ясной Поляны, — писал Лев Толстой, — я трудно могу себе представить Россию и мое отношение к ней. Без Ясной Поляны я, может быть, яснее увижу общие законы, необходимые для моего Отечества, но я не буду до пристрастия любить его».
А мы? Если хотите узнать поэта, побывайте у него на родине, советовал Гёте. Потому что, признавался великий наш Н. А. Некрасов, посетив родовое Грешнево, «Всему начало здесь, в краю моем, родимом!..». Там начало, исток человеческой жизни. Там мы лучше поймем поступки и мысли, волновавшие человека всю его жизнь.
«Для всякого художника, в особенности художника слова, писателя, наличие этой малой, отдельной и личной родины имеет огромное значение», — писал Твардовский. Для понимания художника — тоже. Тем более такого, для которого все то, что было заложено в детстве, в ранней юности, в родном краю, играло такую большую роль на всем его творческом пути. И связь эта со своим началом не слабела с годами, хоть уже и не было «неповторимого и сошедшего с лица земли малого мира», а лишь переосмысливалась.
И что ж такого, что с годами
Я к той поре глухим не стал
И все взыскательнее память
К началу всех моих начал!
Я счастлив тем, что я оттуда,
Из той зимы, из той избы.
И счастлив тем, что я не чудо.
Особой, избранной судьбы.
— Вот здесь изба и кузня стояли, на этом месте… — показали мне еще раз, но теперь уже не издали, а ступив ногой.
По косогору, по бывшему подворью волновался на ветру поникший от влаги ячмень. За подворьем березки грустно роняли капли с листьев. Дождь кончился, а тут, под деревьями, он словно бы еще продолжался.
И повеяло летом,
Давней, давней порой,
Детством, прожитым где–то,
Где–то здесь, за горой.
Я смотрю, вспоминаю
Близ родного угла,
Где тут что: где какая
В поле стежка была,
Где дорожка…
Мне показалось, я услышал живой голос. Нет, я не был знаком с Твардовским. Это листья, капли, травы, хлеба нашептали. И мы вроде бы познакомились, поговорили…
Возвращались в Починок через Лучесу — так дорога пролегала. На пологом косогоре увидел большой фруктовый сад — общественный, стелу, словно бы из клумб вырастающую, а в саду — не громоздкое, а отовсюду видное здание — музей истории Лучесы. Я бывал в нем несколько раз, подолгу стоял перед экспонатами и старыми фотографиями, читал вырезки из пожелтевших от времени газет и выписки из протоколов крестьянских сходов. И постепенно привыкал, что музей — явление для Лучесы обычное, потому даже не упомянул о нем.
Однако увидел его теперь и подумал: надо исправить свою оплошность, надо спасибо сказать Сергею Ивановичу Бизунову. В трудной, беспокойной должности хозяина большой колхозной усадьбы он действительно ничего не забыл сделать, чтобы людям жилось и работалось хорошо, чтобы любили они родимый край свой и землю.
7. БЫЛА ДЕРЕВНЯ НАД РЕКОЙ…
Еще месяц назад не помышлял, не собирался Михаил покинуть свой дом, поставленный собственными руками. Поставленный за лето. Но еще дольше готовился к этому важнейшему в его жизни событию. Годами накапливал кирпич, складывая его в углу двора, подкупал по мешочку цемент и — под навес у старой хатенки. Туда же волок на плече и рулон рубероида, и доску, и лист шифера, — все, что могло сгодиться и добротно лечь в стену ли, на пол или потолок. Лишнего, знал Михаил, не будет. Все надо ставить заново. Ни хатенку, ни сарай, да и летнюю кухоньку ни к чему уже не приспособишь, нечего и разбирать: спихнуть да и только. Разве на дрова что сгодится. Так и оказалось.
Новый дом на крепком каменном фундаменте поставил окнами к реке, просторно разместив его среди яблоневого сада. Поставил и сказал коротко:
— Всё.