“С уважением и доброй памятью, Ваша Евгения”.
— Обиделась? — спросил Васянка.
Димка тупо смотрел на жирно зачеркнутые строки, будто именно в них и таился настоящий ответ.
— Дура малолетняя! — вскричал он и швырнул письмо.
Васянка отпрыгнул к плетню.
Димка побежал в дом. Дед проснулся, испуганно следил за его сборами, а потом вдруг заплакал. Димка поручил Васянке следить за ним, а сам пошел к морскому камню на майдане. Нашел номер и вызвал по мобильному водителя. Тот говорил с неохотой, но явно обрадовался незапланированной поездке. У бабы Кати узнал адрес Галинки в Оренбурге. Она словно бы помолодела и смотрела на него с родственной влюбленностью, надеждой, испугом.
— Че, вишню ели? — вдруг спросила она.
Димка рассеянно кивнул.
— А я так и поняла... А ведь ты женатый человек, Федь.
— Я развожусь.
— Спаси бох!
Хлопотала, хотела завернуть яичек с лучком в дорогу, потом крепко поцеловала его в лоб, перекрестила и снова провела руками вдоль тела.
— Ну, с богом, Федь! Если поженитесь — “Урал” вам подарю! Мое слово — закон!
Снова мелькали деревни в котлованах — Изобильное, Ветлянка. Мелькнула заброшенная скворечня зернового ТОКа. Трудовое, Елшанка… Гигантским укором вырос и скрылся позади элеватор. Солнце и морская волнообразность степных холмов и оврагов.
Димка барабанил пальцами и притопывал ногами.
— Слушайте, вы только поперед машины не бегите, ладно? — вежливо сказал водитель и засмеялся. — Мы и так постоянно сто двадцать идем.
— Что?
— Ничего, проехали.
Через три часа были в Оренбурге. Димка по наитию и как будто беспечно указывал дорогу, но они не заблудились и как на нитке приехали в Степной район на улицу Салмышская, дом 32, второй подъезд.
— В гости? — деловито спросил водитель.
— Ну, даже не знаю, типа того.
— Я вас подожду.
— Не, не надо, — отмахнулся Димка.
— Я все же подожду с часок.
— А вообще подождите, — опомнился Димка. — Вы как-то всегда правы оказываетесь.
— Вы бы хоть бутылку купили! — укоризненно сказал водитель. — Вон же супермаркет “Магнит”.
— А-а, потом, — махнул было рукой Димка, но посмотрел на водителя и согласился. — А вообще, да…
Да, надо будет выпить, а то Галинка смутится, наверное. И я хорош, жених-одноклассник! В школе она была застенчивая, теребила длинную косу, хихикала украдкой, смеющееся лицо прятала за плечи подружек или низко склоняясь к парте.
— Добрый вечер, Дима.
— Здравствуй, Галина, сколько лет, сколько зим.
— А ты не изменился.
— Ты тоже, только красивее стала.
— Спасибо Дим, за все, вот мы и породнились с тобою. Припозднился ты немного…
— Лучше поздно, чем никогда.
Спеша и прокручивая этот воображаемый диалог, Димка грохнул бутылку об угол лифтовой шахты — так и спустил протекающий пакет в мусоросборник.
Он сразу узнал Галинку.
— Добрый вечер, Дима, — она заматерела и немного располнела, но лицо осталось таким же — пустым, надменным и красивым. Красные губы, которые она покусывает белыми сочными зубами. Родинка на щеке.
— Здравствуй, Галина, сколько лет, сколько зим! — засмеялся он.
— Ты что, пьяный? — она строго опустила ресницы.
— Нет, я по делу.
— Сияет, как у кота яйца! — насмешливо осмотрела. — Проходи, что светишься на пороге, — быстро глянула за его плечо, нет ли кого на площадке.
Маленькая, обшарпанная квартирка, в прихожей — засаленные обои под кирпичную кладку. Жарко, запах сигарет, косметики, сладкого лака для волос. Он хотел увидеть хоть какое-то присутствие Ивгешки, одежду, обувь, что-то детское.
— Ну, как, устраивает?
— Что?
— Хоромы.
Димка вопросительно посмотрел на нее.
— С нами будешь жить иль в деревню поедете?
— Посмотрим.
— Не рано ль ты меня в тещи записываешь, одноклассник точка ру?
Димка только теперь почувствовал, что она пьяна, но старается не выдать этого, сдерживает свою непонятную злость.
— Присаживаться не предлагаю, — она взяла со стола пачку сигарет и нервно скомкала ее. — Ты конечно же не куришь?
— Курю, только пачку дома забыл.
— Дома забыл, говорит, — сюсюкая, она вынула окурок из пепельницы, взяла его за фильтр пинцетом, видимо, специально приспособленным для таких целей, и закурила. Изящные, красивые кисти рук, но такие худые, что вены на них казались крупными.
— Ну, колись, — она в упор рассматривала его. — Слушаю внимательно, — в глазах ее нарастало презрение, покривились губы.