Димку поражала внутренняя статичность вагона, за стеклами которого с ревом пролетает пространство тоннеля. Так и жизнь стоит и ничего в ней не меняется, а за оболочкой ее пролетает время.
По вкусным и жирным запахам с кухни Димка понял, что украинцы дома. А Колька заходился в кашле.
— Коль, привет! — переждав приступ, заглянул к нему Димка. — Худо?
— Нет хорошо, е мае!
— Лечиться не пробовал?
— Дима, говори мало, уходи быстро!
— Поехали со мной в деревню? В наших местах Лев Толстой от туберкулеза лечился.
— В деревню? — Колька отер губы и почесал затылок. — А там интернет есть?
Димка махнул рукой, но у Кольки, словно бы только проснувшегося, был такой жалкий и родной вид, что он остался и долго рассказывал ему о деревне, о заброшенных комбайнах и вороньих гнездах, о древнем Рифейском океане и барханах, под которыми до сих пор, наверное, хранятся остовы доисторических мегалодонов.
— Может, выпьем? — с нежностью предложил Коля.
— Да пошел ты! — устало засмеялся Димка.
— А чего ты, у меня чекушечка есть, чего ты!?
И себя, и Колю, и многих других Димка относил к треснутому поколению — идеологически замороженные советской системой юноши, они радостно нырнули в кипящие котлы капитализма, и вынырнули кто за границей, кто в Чечне, одни убийцами и калеками, другие бомжами, третьи живыми мертвецами, кем угодно, но только не красавцами Иванушками. Они мечтали о новой жизни, мнили себя избранными, грезили роллс-ройсами, яхтами и парижскими спальнями, но ничего не вышло из этого, они ничего не получили, но и просто работать от зари до зари, подчиненными в офисах, рабочими на фабриках и заводах уже не могли — не совмещались эти виды с яркими миражами, обессилевшими душу.
“Пипец и зашибись” — вот эмоциональные всплески Танюхи на заявление Димки. Ее огорчал не столько факт развода, сколько тревожило, что мужчина отказывается от нее сам, как бы нисколько не нуждаясь в ее женских услугах. Они сидели в кафе. Танюха досадливо морщилась, не зная как бы больнее его ущипнуть.
— Что, нашел себе кого-то?
— Не в этом дело, Таня.
— Педика какого-нибудь, ведь на нормальных баб у тебя не стоит.
— Таня, всю жизнь я откладывал жизнь. Устал от бессмысленной суеты. Продам квартиру и уеду в деревню.
— Ах, вот оно что! — обрадовалась она. — Надеюсь, я имею право претендовать на совместно нажитое имущество, как жена в законе?
— Тварь ты в законе.
— Не хами! — Танюха некрасиво сморщила лоб, теперь ей уже не надо было нравиться Димке. Скривила губки, такие маленькие, что уместились бы на чайной ложке.
— Посчитала?
— Что?
— Комната моя, она куплена по моему кредиту, — опередил он ее расчеты.
— Ну и пидор!
Дима курил и равнодушно наблюдал, как она ловит машину на улице — российским автомобилям, пытающимся притормозить, она давала высокомерную отмашку, а варианты иномарок рассматривала и выбрала самую на ее взгляд роскошную. Димка только сейчас понял, что всегда ненавидел Танюху, и только теперь благодаря Ивгешке он даже проникся к ней, грустно сожалел о ее судьбе.
Но жалость его была преждевременна, а уверенность подвела. Адвокат Татьяны выяснил и подправил его память: остатки кредита Димка выплачивал, будучи женатым человеком. Половина комнаты, которую Танюха презирала, из которой устроила камеру пыток, по праву принадлежала ей. Раньше у Димки, наверное, случился бы сердечный приступ, а теперь он беспомощно развел перед воображаемой Ивгешкой руками и все.
Однако шли месяцы, а покупателей на комнату не находилось. Клиенты приходили, видели коммуналку, расходились по комнатам, кухням, туалетам и растворялись навсегда. Колян вообще не понимал, о чем речь, пугая потенциальных покупателей своим сипом и лаем, а соседи-украинцы посмеивались себе на уме и все высчитывали, в чем же Димка их хочет обмануть. Приезжала мать Татьяны, проверить, не свершаются ли за их спиной тайные сделки.
— Может быть, здесь место какое-то проклятое? — предположил риэлтор.
Димка задумался.
— Я уж не знаю, поставьте свечку в церкви, что ли…
Димка так и сделал. В октябре их район оккупировали китайские торговцы с закрывшегося в центре Москвы гигантского рынка. А перед Новым годом риэлтор пришел с госпожой Мэй, синегубой китаянкой. Видя эйфорическую рассеянность и бледность риэлтора, Димка понял, какова цена вопроса. Оценил это Колька, и даже украинцы. Куплена была вся их коммуналка целиком, а также еще три этажа вниз. Первый, через короткое время, был выведен в нежилой фонд, и началось оборудование торгового павильона. Димку напугали два момента: полученная им сумма в долларах, каковой он ни разу еще не держал в руках, и поведение госпожи Мэй — она вела себя действительно как госпожа, как инопланетянка, прилетевшая с высокоразвитой, мощной и циничной планеты, наперед знающей весь расклад Димкиной судьбы и страны.