Мужик залез и завел двигатель.
— Двигатель неровно работает, — заметил ему Коля. — Посторонний стук слышу.
— И я слышу, — усмехнулся мужик. — Петрович со стажером в ОХО по жестянке стучат.
— Это клапана стучат. Оборотов не держит.
— Да ну? — искренне удивился мужик.
— А в чем улучшения двигателя, расскажите?
— Ну, чисто конкретно, мощность увеличили.
— Если увеличивать мощность, то расход увеличится. Все обратно пропорционально. Так не бывает, что улучшается в двух местах сразу.
— Само собой, — мужик с уважительным разочарованием посмотрел на Колю. — У нас, к примеру, ребята на “солянский” “уазик” карбюратор от “Жигулей” поставили. Экономия? Экономия.
— То есть понизили подачу топлива.
— А что вас конкретно не устраивает, мужчина?
— Извините, встречный вопрос: вы обувь какого размера носите?
— Сорок второго, — растерялся мужик.
— А если я вам женские туфли тридцать восьмого размера натяну, далеко вы убежите? Так же и эта “буханка”.
— Намек понял, не дурак.
— А форсировать можно по-любому, — Коля уважительно повернулся к Димке, словно к старшему коллеге для консилиума. — Были б деньги и желание. Лично видел “уазик” с двигателем от бэтээра, сидит под капотом как родной.
Димка многозначительно согласился.
— Торг уместен? — спросил Коля.
— Ладно, — мужчина сник и заискивающе посмотрел на Димку. — Ушатали.
Но Коля не успокаивался.
— ГАИ отозвало одобрение транспортного средства на “буханки”, теперь по закону владельцы не смогут их эксплуатировать и проходить ТО.
— Извините, мужики, мы ваще не в курсах…
В итоге за полторы тысячи долларов купили крепчайший советский микроавтобус на ходу. Димка трясся на пассажирском сиденье, и его распирали разнообразнейшие чувства. Коля тоже молчал. Оба с задумчиво-сияющими лицами смотрели на дорогу, на краснеющий горизонт, подрезанный дрожащей полосой марева.
— Спасибо, друг, — растроганно сказал Дима. — Колеса нужны… я отплачу с урожая.
— А! Зачем тубику башли, как думаешь? — засмеялся Коля. — Считай мой вклад в твой колхоз, друг!
Купили продуктов, пластиковой посуды. По настоянию Коли взяли два ящика “Шайтаночки” — Башспирт.
— Может, еще один? — прикидывал Коля.
— Куда к черту, Коль?!
— Вот увидишь, мало будет. А стоит копейки.
Взяли еще один ящик, бог любит троицу. Купили Васянке кока-колу и китайского робота-трансформера. Димка заметил на полке “Мартини” и задумался. Коля посмотрел на него с удивлением.
— Дайте еще “Мартини”, — попросил Дима. — Две бутылки.
— Три! — сказал Коля.
— Ну, так сколько, мужчина?
— Три!
Лом отскакивал от земли, как от прессованной резины, и сердце холодело при мысли, сколько еще придется тыкать в нее. Но когда отколупали сантиметров десять, копать стало очень легко, почти как летом. В комнатах Димкиной памяти все звучал эхом голос бабы Кати, и казалось, она дает советы мужикам, как лучше копать и какого размера должна быть ее могила. Помогал копать Амантай, молодой армянин Овик и Валера, парень лет сорока трех, — раньше он считался б пожилым мужиком, а сейчас был молодой алкаш, начитанный и любящий спорить, еще один представитель треснутого поколения. Рядом и за оградой кладбища в предчувствии выпивки околачивались местные мужики.
Гроб несли на полотенцах. Когда уставали, опускали его на табуретки, менялись. Из домов выползали бабки, подходили тетки, мужики и молодые ребята. Димка и представить себе не мог, что в деревне, оказывается, так много людей.
Бабки все были в стареньких советских пальто, угрюмо синих, зеленых, бордовых. Головы покрыты пуховыми козьими платками. На ногах валенки, тряпичные сапоги с молнией и на резиновой подошве. За последнюю четверть века этими людьми не было куплено ни одной обновки, разве что отложено с пенсии для покупки могильного белья. Димка всматривался в их лица, древесно иссохшие, сморщенные, с глазами, в которых, казалось, не было никаких чувств, кроме терпения.
Хлебные мякиши индевели на морозе, леденела колбаса. Водка лилась тягуче, точно прозрачное масло. Порой казалось, что некоторые выпивали лишь для того, чтобы закусить, попробовать “московской” колбасы. Пили все, пили по кругу, повторяли по нескольку раз, как будто решили все разом напиться и умереть, не уходя с кладбища.
Смеркалось. На земле было мрачно, и только высоко в сером небе розовели дымные облака. По краю степи тянулся заиндевелый гребешок леса. Димка с тоской озирал округу и сглатывал холодок голодной слюны. Глаза слезились и слабли от скупых и пресных красок. Долгая зима печалит, утомляют бесконечные снега. Отступать ему было некуда, только надеяться, что эта суровая и своенравная земля все же примет его, поддержит, ответит заботам и чаяниям.