Вдруг раздался шум, по оконному стеклу застучали камни и комья грязи.
— Господи боже мой! Что такое? — воскликнул Джон в тревоге. — Пожар?
Одним быстрым гибким движением Элизабет вскочила с кровати, прикрыла рубашкой тяжелые качающиеся груди и выглянула в окно, в темноту деревенской улицы.
— Ты уже закончил, Джон? — раздался веселый пьяный вопль. — Посадил свои семена?
— Богом клянусь, сейчас я всех их поубиваю! — закричал Джон, швыряя свой ночной колпак на пол.
Элизабет спокойно отложила в сторону ночную рубашку, вернулась в кровать на свое место и наконец заговорила:
— Никогда не произноси имя Господа всуе, муж мой. Это Его заповедь. Наш дом должен жить по Его законам.
Это были ее первые слова в их спальне, первые слова, которые она сказала обнаженной. Джон рухнул в постель, желание улетучилось, оставив его мягким, как евнух.
— Я буду спать, — мрачно заявил он. — Тогда я точно тебя не оскорблю.
Он потянул на себя все простыни и одеяло, повернулся спиной к жене и закрыл глаза.
— А ты можешь снова помолиться, если угодно, — добавил он сердито.
Элизабет, у которой отняли одеяло, молча лежала на прохладной простыне, набросив свою новую ночную рубашку на грудь и живот и чувствуя себя унизительно голой. Лишь когда она услышала глубокое дыхание Джона и убедилась в том, что он уснул, она пододвинулась ближе к широкой спине мужа, обвила его руками и прижалась к нему своей прохладной наготой.
Она немножко поплакала, прежде чем уснуть, не испытывая, однако, сожаления о произнесенных словах.
ИЮНЬ 1607 ГОДА
На следующий день, не успела Элизабет поворошить уголья в камине и поставить на огонь утреннюю овсянку, раздался стук в дверь и вошел посыльный графа.
— Его светлость желает видеть вас в Лондоне, — коротко объявил он.
Прибывший слуга снял перед хозяйкой шляпу, однако смотрел на Джона. Элизабет тоже взглянула на молодого мужа, втайне надеясь, что тот откажется. Но Традескант уже сидел в кресле у камина и натягивал сапоги для верховой езды.
— В доках, — добавил посыльный. — Вы встречаетесь с его светлостью в Грейвсенде.
Еще один короткий поклон — и он исчез. Слуги Сесила не задерживались и не сплетничали. По общему мнению, у графа повсюду имелись уши, и нескромный человек долго у него не работал.
Элизабет вынула из шкафа переложенный лавандой дорожный плащ Джона. Когда она убирала его, то думала, что плащ провисит долгие месяцы, и хотела уберечь его от моли.
— Когда ты вернешься? — спокойно поинтересовалась она.
— Пока не знаю, — поспешно отозвался Джон.
Холодность его тона покоробила Элизабет.