Ступив на эту стезю, я не прочь была бы узнать, как Флоренс Найтингейл стала Флоренс Найтингейл, из-за несчастной любви или из-за какого-нибудь другого разочарования? Как новообращенная спасительница я в глубине души верила в утешение, добро, искренность, понимание и прощение. Я старалась помнить о несложившейся жизни Гун, о двух неудачных попытках родить ребенка, о безудержном стремлении души к чистоте и свободе и что человек все может, если только захочет. Чего я только не перепробовала — и молоко, и минеральную воду «Виши». Но из этого ничего не получилось — от молока у нее расстраивался желудок, а вода не помогала при бессоннице. Почему нельзя выпить водки или вина? Боже мой, ну выпила она рюмочку хорошего вина, стоит ли поднимать из-за этого такой шум? Конечно, она устала, иначе и быть не может, она уже не помнит, когда последний раз проспала целую ночь.
Чем слабее человек духом, тем крепче дух перегара. Сумки, с которыми она приехала, были неподъемные, и я слышала звон бутылок в ее пакетах с мусором, когда ставила рядом свои. Но вначале почему-то всегда бывает стыдно. Стыдишься и веришь, потому что, если не верить, под тобой разверзается ледяная бездна. Пьяный мужчина-это дело обычное. А пьяная женщина?.. Трудно, когда женщина молчит больше, чем говорит, плачет больше, чем молчит, и пьет больше, чем плачет. Мучительно стыдно, по себе знаю, пьяного назвать пьяным, а грязь — грязью. Вообще неприятно иметь дело с чем-нибудь неприятным, предпочитаешь отвести глаза: авось оно сгинет.
Я, правда, глаз не отводила, но далеко не сразу решилась на грубое вмешательство в жизнь Гун. Например, открыто, а не украдкой искать пустые и непустые бутылки. Не сразу признала тот факт, что содержимое наших бутылок, стоящих в буфете, понемногу убывает. Когда же мы в этом убедились, Стуре врезал в дверцу замок. Пока он возился с замком, сверху спустилась Гун, она увидела, чем он занят, однако и бровью не повела. А вот я чуть со стыда не сгорела из-за того, что нам по ее милости приходится заниматься таким постыдным делом. С трудом преодолевая неловкость, мы как бы невзначай выглядывали в прихожую и ловили на месте преступления Гун с ее посетителями, кем-нибудь из жителей Гудхема, знакомым мне часто только в лицо, который по просьбе Гун, будто бы оставшейся без продуктов, принес ей самое необходимое. Я была возмущена, когда узнала, что на законном основании можно отказать в продаже спиртного только тем покупателям, которые не стоят на ногах, а если у них всего-навсего трясутся руки, красный нос и блуждающий взгляд, они имеют законное право продолжать пить, пусть руки у них трясутся еще сильнее, нос станет еще краснее, а взгляд еще бессмысленнее. Но больше всего меня возмутило, что, оказывается, ни один врач не может сделать в удостоверении личности отметку, которая запрещала бы продавать спиртное тому или иному человеку, — это, видите ли, покушение на человеческое достоинство и свободу. Однажды я решила, что Гун умирает: она была без сознания и даже похолодела. Мы тут же отвезли ее в психиатрическую лечебницу, где ее продержали несколько дней. Все эти дни я просила медицинскую сестру помочь мне встретиться с лечащим врачом Гун, до сих пор помню взгляд и слова этой сестры. Она строго посмотрела на меня, будто уличая во лжи, и сказала:
— А что вас, собственно, интересует?
— Меня? — удивилась я. — По-моему, это вас должны интересовать дополнительные сведения о вашей больной.
— Спасибо, но этого не требуется.
К тому времени Гун жила у меня уже почти год, но я не знала о ней ничего, у них же она лежала всего неделю, однако им все было ясно.
Жизнь предлагает нам на выбор либо трудности, либо бутылку. Гун предпочла бутылку, я — трудности. Жизнь похожа не на прямую автостраду, а на неразбериху предместий Лос-Анджелеса, сеть дорог, которую я долго изучала по карте, прежде чем решилась выехать на нее. Мосты, виадуки, туннели, перекрестки, одностороннее движение, многорядное движение, съезды и въезды на трассу, немудрено, что новичок запутается, бензин у меня кончался, покрышки и мотор могли отказать в любую минуту. Зато теперь я не уступлю любой закаленной жене алкоголика, я уже выучила и не раз повторила все застольные куплеты, а их, между прочим, немало и не все они веселые. И с пятого куплета на десятый не перепрыгнешь, каждый нужно зазубрить и выжечь на собственной шкуре, и важно помнить, что на дне бутылки прячется трагедия, но еще важнее не потерять контроль над этим адом. Вожжи у лошадей в этом аду всегда должны быть натянуты, иначе они свернут в рай и все там вытопчут и опустошат. Именно это Гун и готова была проделать. Она бы оставила вокруг меня и Стуре голую землю, если 6 я продолжала разыгрывать из себя Флоренс Найтингейл. Я одержала победу, а вот Флоренс Найтингейл потерпела поражение, правда, эта женщина оказалась упрямой, но мир праху ее. Безработица ей не грозит, ее обожают люди, готовые отдавать все сто процентов своей любви и доброты. Но хорошей рекомендации я ей не выдам. Если меня спросят, я скажу: глядите за ней в оба, она хочет подновить блеск своей славы. Конечно, намерения у нее добрые, но жизненного опыта маловато, она прочитала слишком много инструкций по обеспечению эффективного обслуживания, газетных статей и прочей дребедени, при этом еще сердце у нее дало течь, а это самое опасное, такой человек уже ничего не слышит, кроме звона капель.
Однако ни одна жена алкоголика не позвонила мне и не спросила, считаю ли я, что ей следует и дальше терпеть, верить, подтирать грязь и оберегать человеческое достоинство мужа — например, звонить к нему на работу и предупреждать, что его человеческое достоинство заболело, что ко всему у него першит в горле и раскалывается голова, поэтому говорить он не может, кроме того, он вывихнул ногу и разбил нос. Но даже если бы я сказала ей, что ничего этого делать не следует, она бы непременно спросила меня: но все-таки мне следует, наверное, поговорить с ним по душе? Ради Бога, говори сколько угодно, ответила бы я, особенно если тебе нечего делать, но вообще-то ты с таким же успехом можешь поставить пластинку или запиши на магнитофон все, что ты говорила ему десять тысяч раз, все слова утешения, какие тебе придут в голову, и включай его, когда твоя фантазия иссякнет, повторение — мать учения. А если хочешь услышать по-настоящему дельный совет: перестань любить его на сто процентов, довольно с него и пятидесяти. Это тоже не поможет, но зато ты сохранишь себя, а ему все равно хуже не будет.
Нам со Стуре теперь уже не так тяжело. У нас в доме по-прежнему находится мина, но мы приняли необходимые меры предосторожности: повесили на углу дома старый ревун и подсоединили его к пожарной сигнализации — сирену слышно у Хеннинга, если только они с Дорис не сидят вместе на тракторе в защитных наушниках. Мы выжили, а от тетушки Флоренс остался лишь жалкий призрак, время от времени он появляется, но навредить уже не может. В результате всех наших страданий мы получаем солидную плату за наш верхний этаж и вдобавок оборудовали приличный домик для гостей. И еще я обнаружила, что стала назидательно поднимать указательный палец, совсем как старая учительница. Со Стуре я этого пока не делаю, а вот с Пигге бывает. Обнаружила я это случайно: Гун привезли из Гудхема заказанные ею продукты, и я услыхала мопед посыльного, только когда он уже отъехал от дома. Я кинулась к Гун, она как спасательный жилет прижимала к груди коробку с бутылками, я отняла у нее этот жилет и стала читать ей нотацию, тут я заметила свой дрожащий, воздетый кверху палец. Вместо того чтобы рассмеяться, я со всего маху грохнула коробку об пол. Бутылки разбились, и мне же пришлось подбирать осколки и вытирать пол, я знала, что Гун этого не сделает. Лопнули гроздья гнева. Я рассказала Стуре про свой палец, и он признался, что уже не раз замечал это.