Спать днем приятнее и уютнее, чем ночью. Все мрачные мысли куда-то улетучиваются в этом сладком, отрадном послеполуденном сне.
Большие животы тоже успокаиваются. Каждый живот — как маленькое озеро, в котором плещется рыба. Барахтаются маленькие ручки и ножки. Жидкость толкается в брюшную стенку.
Живот — это земной шар. Живот — это Вселенная со своими планетами и созвездиями. Живот — это барабан. Живот — это тучная корова на лугу. Большая мышца в форме груши. Загадка.
В разгар сна дверь открывается. Оказывается, нулевая палата сегодня проспала. Настал час посещения.
Трое в по-зимнему темной одежде тихонько заходят в палату. Гертруда вскакивает.
— Ох, извините, я не успела причесаться!
Гости снимают шубы и шарфы и осторожно складывают в ногах свободной кровати возле умывальника. Затем просят у Оливии разрешения взять стул и усаживаются вокруг Гертруды.
Они распаковывают цветы. Именно те, что и положено в этом случае и в это время года. Разговаривают они приглушенными голосами, чтобы не потревожить двух других пациенток.
Пожилая дама протягивает Гертруде маленькую книжку, и Линда слышит, как она шепчет:
— А уж разрезать ее тебе придется самой, Труда.
— Спасибо, мама.
— Может, все-таки нам попытаться выхлопотать тебе отдельную палату? — шепчет совершенно седой господин.
— Но Труде вовсе не хочется лежать одной, правда, Труда? — шепчет молодой человек в клетчатом шарфе. Рука жены в его руке.
Там лежат те, кто может себе это позволить, думает Линда. Вроде вот этих. Она перевертывается на бок, отворачивается к окну, зажигает сигарету и раскрывает свою любимую «Роман-газету». Первый рассказ называется «Под звездами» — «Place of many stars». Линда делает глубокую затяжку и начинает читать.
— По-моему, вы просто рехнулись, — сказал Керри парень с бензоколонки, заливая бензином бак ее красной спортивной машины. — Окончательно рехнулись! Ни за что вам эту дорогу не одолеть!
Керри Каупер скрестила руки и улыбнулась ему. Но ее синие глаза светились решимостью. Она упрямо встряхнула длинными светлыми волосами.
— Почему же? — говорит она. — Я не первая, кто решил объехать на машине всю Австралию.
— Ну, мы пойдем, Гертруда. Не будем вам мешать, — шепчет пожилая дама и тянет за рукав мужа. — Пошли, Георг.
Родители помахали на прощанье и удалились.
— Муж у тебя что надо, — говорит Оливия.
— Ты находишь?
— А чем он занимается?
— Он инженер. Окончил Политехнический.
Сидит, командует, а на него работают, думает Линда.
— А тот, пожилой, — твой отец?
Гертруда кивает.
— Он еще работает или как?
— Он заведующий отделом в министерстве торговли.
Когда солнце уже садилось, в палату вошла медсестра в сопровождении длинноволосой мрачноватой девицы в вязаной шапочке и поношенной цигейковой шубке. Сестра помогла ей разобраться, показала шкаф и громко объявила:
— Это Мария Хансен. А это фру Ольсен, фру Ларсен и фру Эриксен.
Потом она отметила ее поступление на табличке над кроватью и вышла. Новенькая медленно, с трудом разделась и вытянулась на кровати, заложив руки за голову и упершись взглядом в потолок. Ясно было, что разговаривать у нее нет охоты.
Из окон палаты видно, как солнечный диск, опускаясь все ниже, приближается к горизонту и становится все больше и больше. С водянисто-красного зимнего неба падают ледяные шарики, какой-то миг полежат на крышах домов и тут же тают.
Уходя за горизонт, солнце оставляет на небе красную полоску, будто окровавленную повязку, кусочек марли, который понемногу впитывает в себя весь свет.
На короткое мгновение ярче разгораются все краски — желтые автобусы становятся желтее, дорожные указатели и вывески магазинов на Тагенсвей словно светятся собственным светом — пока синяя тьма не начнет выползать из переулков и дворов и подниматься из подвалов.
Нелегко привыкнуть к тому, что ужин подается уже в пять часов. Но тут ничего не поделаешь. Таков распорядок дня в клинике.
Обычно это бутерброды из расчета по четыре на человека. Но при желании можно получить больше.
Оливия в ужасе смотрит на свой диабетический рацион.
— Господи Боже, я думала, хоть пиво дадут. А эту бурду я и в рот взять не могу.
Гертруда пьет только пахтанье. Бережет фигуру. Глядя на нее, трудно поверить, что она на девятом месяце.
Новенькая взяла себе яблочный сок. Вид у нее все такой же неприступный. Кашляет и сморкается, на губе лихорадка.