— Три девочки — шести, четырех и двух лет.
— Бог ты мой! И вам еще не надоело?
— Нет. Но вообще-то больше заводить мы не собирались.
— А где вы живете?
— В Лейре. В старой школе, где у нас керамическая мастерская. Мы оба гончары. А раньше мы жили в Копенгагене.
Она разложила на подушке содержимое пакета. Тут размытая фотография с перекошенной перспективой и забавное вязанье старшей дочери, что-то вырезанное из бумаги от средней и что-то совсем уж непонятное, накарябанное карандашом — от самой маленькой. Приложено коротенькое письмо от мужа. Сигне дважды перечитала его и положила в тумбочку.
Затем она приклеила скотчем на стену подарки от детей. Там у нее уже целый вернисаж.
И вновь на нее нахлынули сомнения и укоры совести. Она здесь разлеживается, а ее семья вынуждена управляться своими силами. Якобу приходится ухаживать за детьми и в то же время работать — месить глину, крутить гончарный круг, поддерживать огонь в печи, сушить, обжигать готовые изделия. Надо ведь и на жизнь зарабатывать. Слава Богу, ему хоть на работу ходить не нужно.
Да, эта беременность совсем не ко времени!
Первые семь месяцев, казалось, все было в порядке.
Сигне прекрасно себя чувствовала и даже радовалась. Она закончила свою работу с глазурью, и вместе с Якобом они взялись за выпуск новых изделий. Она регулярно проверялась здесь, в Государственной клинике. Тут родила своих троих детей. И так получилось, что и четвертого будет рожать здесь же, хотя за это время они успели переехать из Копенгагена в Лейре.
Но однажды, в начале декабря, раздался неожиданный звонок из клиники. Последний анализ показал, что количество эстриола в моче угрожающе снизилось. Необходимо срочно явиться.
Якоб отвез ее в город.
— Что за штука этот эстриол? — спросил он по дороге.
— Какой-то гормон, который выделяется в мочу. По нему можно судить, как функционирует плацента. И его должно быть много. А у меня мало!
В клинике их принял дежурный врач.
Он сказал, что по некоторым признакам ребенок не очень хорошо себя чувствует. К тому же и весит он всего 1200 граммов.
Кесарево сечение можно сделать немедленно. Кровь нужной группы приготовлена.
Сигне сказала, что просит их не беспокоиться.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что раз ребенку плохо и он такой маленький, значит, не надо его трогать. Природа сама позаботится, чтобы все пришло в норму.
— Но послушайте. Если плод страдает, а матка не может его вытолкнуть, для ребенка же будет лучше, если его освободят механическим путем и поместят в кувез.
Сигне минутку подумала.
— Даже если вы сейчас сделаете мне кесарево, мой ребенок не будет жить в инкубаторе.
Врач в растерянности уставился на нее.
— Вы, конечно, можете рискнуть, и, возможно, ребенок все-таки выживет, но в кувезе будут значительно лучшие условия для его развития.
— Могу я сама решать, что лучше для моего ребенка?
Врач отрицательно качнул головой.
— Нет. Вы имеете право решать, сделать ли вам аборт. Но когда ребенок уже рожден, за него отвечаем мы.
— А когда ребенка уже можно рожать? — спросил Якоб.
— Когда наберет тысячу грамм. Так принято считать. Но иногда родятся дети с меньшим весом, чем положено, и ничего, выживают.
Но когда Сигне наконец примирилась с мыслью, что у нее нет выхода, кроме кесарева сечения, операцию отменили так же поспешно, как ранее назначили.
Поставили новый диагноз. Признали положение менее серьезным, чем полагали раньше.
Вместо операции предложили лечь на сохранение, а там — время покажет.
Прощаясь, Якоб крепко сжал ее руку.
— Значит, так надо, — сказал он. — Ты там береги себя. А за нас не беспокойся.
С этой минуты он остался один со всем хозяйством на руках.
К счастью, его мать живет поблизости. Но ей скоро семьдесят, так что ее особенно не загрузишь.
И вот Сигне уже около двух недель лежит здесь. И — никогда бы не поверила! — наслаждается непривычным положением. Какое же это счастье, впервые за много лет — да, за шесть лет — полный отдых! Можно спать, дремать, читать, принимать душ сколько тебе угодно. За ней всячески ухаживают, подают еду, за ней убирают. Можно пообщаться с людьми, с которыми в ином случае она никогда бы и не встретилась.
Но не всегда у нее такое прекрасное настроение. Временами ее одолевают сомнения, беспокойство. Четверо детей один за другим — не слишком ли много! Да и перерывы между родами чересчур коротки. Она не успевает восстановить свое здоровье. И к тому же она уж не молода. В 36 лет ребенок — тяжелое бремя. Якобу-то что, ему легче…