Три раза все сошло хорошо. Можно ли требовать большего?
Она вспоминает своих дочек — крепкие, здоровенькие, веселые детишки.
А ведь каждые последующие роды увеличивают риск осложнений и для беременности, и для самих родов. Идеальный вариант — вторая беременность. Так здесь обычно говорят.
А может быть, это из-за глазури она угодила в больницу? Все эти годы они работали с классической глазурью: кварц, каолин, свинцовый сурик с добавлением окиси железа или меди. У Якоба уже несколько лет назад находили отравление свинцом. Оба они отнеслись к этому спокойно. Но в июле было два случая, когда и у нее тоже онемели кончики пальцев. Это несомненный признак отравления.
Да, в июле. Тогда у нее не было еще и трех месяцев! Но все жизненно важные органы плода формируются уже в первые три месяца беременности.
Теперь-то она убедила Якоба, что нужно работать только с современной глазурью, где используется сплав кварца со свинцом, так что свинец в чистом виде не фигурирует. Новая глазурь хуже старой, но с точки зрения здоровья предпочтительнее.
Якоб! Она ужасно скучает по нему. Больше, чем по детям. Больше, чем по работе.
Честолюбивый молодой офицер обратил на себя благосклонное внимание своего командования и необыкновенно быстро сделал карьеру. Его направили сначала во Францию, затем в Россию, а по возвращении на родину он женился на фрейлине королевы Софии. В великосветских кругах он чувствовал себя вполне непринужденно, блестящий, обаятельный, душа общества. Пригодились ему и кое-какие слова и обороты, сохранившиеся в памяти с тех еще времен, когда он бывал в доме пробста.
Гертруда мужественно старается не слушать вульгарный, чтобы не сказать хуже, разговор между соседками по палате.
— Целых четыре года после рождения нашего первенца я боялась спать с Хольгером. Лежала доска доской и только думала, как бы опять это не случилось.
Гертруда упорно смотрит в книгу.
— Бог ты мой! Что же, негде было взять пессарий или презерватив? Это же так просто! — спрашивает Мария из своего угла, явно заинтересовавшись проблемой.
— Пять лет назад мы попробовали — и получили Калле! С первого же раза!
— А спираль не пробовала?
— Ну нет уж, спасибо. От нее можно рак заработать. Я сама читала в одной газете.
Газеты, газеты, думает Мария, как же здорово они просвещают население.
Линда с видом умудренной женщины продолжает давать советы:
— А пилюли? Они совершенно безвредные.
— Пилюли! — Оливия прямо взвилась. — Хочешь, чтоб у меня тромб получился? Я уже достаточно намучилась со всякими хворями.
Она вздохнула, разгладила свое вязанье.
— Но мне все-таки жалко Хольгера. Ведь он никогда не получает своего… Однажды я даже решила посоветоваться с нашим доктором. И знаете, что он мне ответил?
— Что же?
— А ничего! Ни словечка. Выписал рецепт от нервов. Как будто это может помочь. Особенно Хольгеру.
Мария, подперев кулаком щеку, рассматривает Оливию.
— А когда я снова забеременела, я чуть не умерла от страха. Я обнаружила это, когда было уже несколько месяцев, поздно было аборт делать. Первого я рожала так тяжело, но теперь вот у нас Калле, и мы не расстались бы с ним ни за что на свете — ни за какие блага!
Оливия улыбается, открывая испорченные передние зубы, портрету мальчугана в пластмассовой рамке.
— Они тут советуют мне стерилизоваться — все равно, мол, им ковыряться у меня в животе. Говорят, вам же лучше: будете получать полное удовольствие.
Оливия прищелкнула языком.
— Так что у меня есть надежда осчастливить Хольгера.
Гертруду прямо передернуло.
— Если у тебя диабет, больше двоих детей иметь нежелательно. Так они говорят. Уже третий ребенок может быть ослабленный. Ну вот мы с Хольгером и дали подписку на стерилизацию.
— А это не больно? — с опаской спрашивает Линда.
— Говорят, нет, не больно.
Оливия очень горда тем, что может сообщить столько ценных сведений по медицинской части.
Тебе, видно, ничего не стоит забеременеть, — говорит Гертруда, отрываясь наконец от книжки. — Я вот ждала этого восемь лет.
— Теперь-то я рада, что у нас будет двое детей, — раздумчиво добавляет Оливия. — Ведь при сахарной болезни приемышей брать не разрешается.
Разговор заглох.
Гертруда снова открыла книжку и продолжает чтение.
Великий певец Ашил Папен из Парижа в течение недели пел в Королевской опере в Стокгольме и, как всегда, буквально покорил публику. Как-то вечером одна из придворных дам, мечтавшая завести роман с великим певцом, рассказала ему о диком величественном пейзаже Норвегии. Его романтический дух воспламенился этим описанием, и по пути домой, в Париж, он объехал норвежские берега. Но он чувствовал…