Лифт со свистом носится вверх и вниз. Каталки катятся из одного отделения в другое. Вечно озабоченные врачи, сестры и акушерки бегают по ступенькам.
Все звуки здесь, на лестнице, холодные, жесткие. Пациентки, в тех редких случаях, когда им приходится сюда попадать, чувствуют себя очень неуютно. Чаще всего их вынуждает необходимость позвонить по телефону из кабины, которая находится в самом низу, у наружной двери.
Наружная дверь открывается и закрывается. Посетители в темной зимней одежде, заходя с улицы, выглядят здесь чуждо. Они неуверенно оглядываются по сторонам, и выражение лица у них при этом покорное, даже виноватое.
Мария занимает очередь к телефону. Ей надо позвонить Эве и Захариасу и попросить, чтобы они помогли ей отменить все дела, которые были у нее намечены на ближайшие недели. Она ведь не выйдет отсюда, пока не родит. С этим надо смириться, ничего не поделаешь.
Ледяной ветер со свистом выбивается из-под двери, холодит голые ноги пациенток.
— А мне разрешили уехать домой! — сияя от радости, сообщила Гертруда, когда Мария вернулась в палату.
Счастливая, — вздыхает Линда.
Гертруда достает из шкафа кожаную сумку и опорожняет тумбочку. Заботливо укладывает вещи в сумку.
— Возьмете мои тюльпаны? Жалко ведь выбрасывать. А газеты я сложила на подоконнике.
— Библиотечные книги я сдам за тебя, — говорит Мария.
В дверь стучат, и муж Гертруды смущенно заглядывает в палату.
— Ты готова?
Она кивает. Он перекидывает через плечо ее пальто и берет сумку. Свободной рукой он открывает перед ней дверь.
— Счастливо оставаться и спасибо за компанию — может, еще встретимся в родильном отделении!
Везет же некоторым, думает Линда. Такой галантный муж, как это здорово! Несет твои вещи, открывает перед тобой дверь — такая внимательность! Аллан этому никогда не научится, хоть вывернется наизнанку.
Пока раздавали тарелки с отварной грудинкой и тушеными овощами с петрушкой, черноволосая нянечка с потрясающим проворством убрала освободившуюся кровать. Использованное постельное белье сложено в мешок. Сверху чистая постель накрыта куском прозрачного голубого пластика — будто запломбирована.
— Господи Боже! Дел невпроворот, — вырвалось у нянечки. — Каждый раз перед Рождеством такая вот суматоха! Из-за этих волнений потом и начинают рожать все подряд.
Карен-Маргрете, кроме обычного рациона, получает еще два яйца в день. Но вот съесть их не так-то просто. Тем более что ей совсем не дают соли. Соли в отделении не полагается. А Карен-Маргрете и помыслить не может о том, чтобы нарушить порядок.
Конни же ест с жадностью. Кстати, у нее в тумбочке есть соль. Бутерброд с ростбифом она отложила на потом. Давно уж не приходилось ей попробовать такой вкусноты. Разве вот на конфирмации младшего братишки прошлой весной.
Вряд ли она задумывается над тем, что значит иметь ребенка. Просто будет ребенок, и все. Сначала он маленький, потом вырастет. А сама ты тут вроде и ни при чем. Вырастет, никуда не денется.
Старики, когда она сказала им, что ждет маленького, сначала подняли хай. Отец бегал взад-вперед по комнате и кричал, что яблоко от яблони недалеко падает. Но в конце концов мать сказала, что, мол, за беда, одним ребенком больше или меньше, прокормим. Но чтоб это было в последний раз! Заруби себе на носу, Конни.
19 декабря, четверг
— Как, девушки, будем сегодня смотреть телевизор?
Расмуссен стоит посреди палаты, под мышкой у нее торчит стетоскоп.
— Так это в гостиную надо идти, — говорит Линда.
— А я хочу наладить вам ваш собственный телевизор.
Все очень обрадовались, и Расмуссен принялась передвигать и переставлять мебель — кровати, тумбочки, стулья, — разбирать шнуры, удлинители…
Кровати она развернула таким образом — а это очень сложное дело, — чтобы каждая пациентка могла, лежа в наиболее удобном для нее положении, видеть экран, не затрудняя глаз.
— Ради меня можешь особенно не стараться, милая Расмуссен, — говорит Оливия. — Я все равно ничего не увижу.
Телевизор включен, на экране что-то замигало, задергалось и появилось изображение.
— Можно присоединиться?
В палату входит Сигне с горячим чайником.
— Кто-нибудь хочет чаю?
Расмуссен подтолкнула к ней большое кресло.
Мария достала из тумбочки бутылку «Юбилейной».
Линда предложила лакричные палочки и сигареты. И она и Сигне заядлые курильщицы. И обеих из-за этого мучит совесть.