Чем хорош телевизор — он располагает к разговору. Пока идет передача, лучше думается, возникает множество идей и хочется ими поделиться.
— Скажи, Расмуссен, — спрашивает Сигне, — а как обходились женщины в прежние времена? Ведь тогда рожениц не умели ни разрезать, ни зашить, не то что сейчас.
— Ха! — Расмуссен стоит, прислонившись спиной к шкафу. — Как обходились! Лежали в кровати, пока само не зарастет — вкривь да вкось. Надо думать, ваши бабушки выглядели не так уж красиво — снизу-то…
— Ой, ужас! — Линда даже зажмурилась.
— В прежние времена женщины вообще дольше лежали после родов, чем нынче, — говорит Расмуссен. — В шестнадцатом веке, например, считалось, что родовой период длится сорок дней. Раз беременность сорок недель, стало быть, и после родов сорок дней.
Она слегка приглушила дебаты насчет государственного бюджета и продолжает:
— И все сорок дней оба, и женщина и ребенок, считались нечистыми. Ребенок вообще язычник, пока его не окрестят. И женщина тоже должна была пойти в церковь и очиститься.
Картины средневековых ужасов живо встают перед глазами пациенток. Мария смотрит на акушерку как завороженная.
— А вот такой стишок вы знаете?
— Как здорово! А еще что-нибудь в этом роде? Ну пожалуйста, Расмуссен.
— Ладно, слушайте. Есть одна коротенькая молитва, ее полезно читать, когда начинаются роды:
— Я обязательно ее вспомню, когда придет мой срок, — говорит Мария. — Она наверняка мне поможет.
— Она всем помогает!
— А что же все-таки делали, если женщина не могла разродиться? — спрашивает Сигне.
Расмуссен пристукнула по ладони стетоскопом.
— Принимались развязывать все узлы. Сначала на самой роженице — повязку на волосах, ленты на платье. Потом развязывали, распускали все, что есть в доме, — узлы, кушаки, ремни… Да и все ящики надо было выдвинуть, и дверцы шкафов отворить настежь.
Линда поглубже забралась под одеяло. Оливия поднесла ближе к глазам свое вязанье.
— Как хорошо, что мне будут делать кесарево.
— А если и это не помогало, тогда открывали окна. Все нараспашку!
— Представляю, какой ужасный там поднимался сквозняк!
— Само собой. Ну а если ребенок все-таки не вылезал, не волнуйтесь, народ находчив, и на этот случай имелся выход. Так вот, если, к примеру, у ребенка было неправильное положение, тогда мужа отправляли в сарай расколошматить что-нибудь покрупнее из хозяйственной утвари — плуг, сани или еще что. Иногда помогало.
Мария зажигает на своей тумбочке свечу, и тень от акушерки падает на стену.
— Ну как, хватит на сегодня?
— Да нет, что ты! — говорит Сигне. — Это же так интересно. Все равно как фильм ужасов по телику.
И Расмуссен продолжает:
— Но когда ребенок наконец родился, надо первым делом снова закрыть, завязать, застегнуть все, что находится в доме. Чем скорее, тем лучше. А то не успеешь оглянуться, как ребенка подменят.
— Подменят? — не поняла Линда.
— Ну да. И если у новорожденного окажется что-нибудь не в порядке, так и знай: тролли тебе его подменили.
Мария сжала руками голову.
— Как же бедные женщины, наверное, боялись родов в те времена!
— Конечно. Было, правда, еще одно средство… Но опасное! Если женщина хотела родить легко и без боли, ей надо было найти дерево со сросшимися кольцом ветками. Волшебное дерево. И в полночь, тайком ото всех, голой пролезть сквозь отверстие между сросшимися ветками. И все, легкие роды ей обеспечены. Но платить приходилось дорогой ценой — ведь ребенок при этом мог оказаться оборотнем…
Все древние женские страхи перед родами словно сгустились в воздухе. Женщины дрожат. Но вместе не так страшно. Общность и греет и защищает, как защищала и в средние века.
— А теперь, мои дорогие, половина десятого, мне пора.
Сигне встала и включила звук. Потом разлила желающим водку и чай. Потом все расселись по своим кроватям и стульям и стали смотреть шведский фильм 66-го года «Моя сестра — моя любовь».
20 декабря, пятница
В нулевую палату втолкнули каталку. Она останавливается у опустевшей кровати Гертруды возле шкафа.
Полненькое смуглокожее существо с бесконечными предосторожностями сползает на постель. Санитар кладет пальто и сумку в изножье кровати и ставит на пол пару туфель.
Черные волосы новенькой стянуты в пучок. Кожа у нее золотистая, брови очень густые, а щеки румяные. Она приземистая и очень полная.