Летом, как всегда, у Гун нашелся повод пить больше, чем обычно. Началось это после того, как ее навестили прежние друзья. Она сказала, что к ней приедут гости и что она этому очень рада, правда рада. Однако ее больше радовала мысль об их приезде, чем сам приезд — с его приближением Гун все больше нервничала. Она обдумывала, чем их угощать, будет ли это ленч или обед, я по ее просьбе купила продукты, и сама она тоже купила «кое-что» — на всякий случай я спросила, действительно ли нужно «кое-что», ведь они приедут на машине. Может, они предпочтут кофе? Кофе! Она возмутилась так, как будто я предложила поить их навозной жижей. Наконец гости приехали, правда совсем ненадолго; Гун, воспользовавшись случаем, основательно подкрепила свои силы, и потому они отбыли еще раньше, чем предполагали. В ней всколыхнулось одиночество, тоска и покинутость, она вспомнила все, что потеряла. У нее не хватило духу спросить про Харальда, но мне гости рассказали, что живет он хорошо и души не чает в своих сыновьях. Грех не порадоваться за него; я обычно рассказываю Гун всякие новости, но стараюсь выбрать удобный случай, только трудно сказать, какой случай окажется удобным. Если она в это время трезвая и уравновешенная, мой рассказ может выбить ее из колеи, а если она в это время пьет, запой может затянуться. С ней никогда не знаешь, чего ждать.
Однако, когда ее бывшие друзья уехали, я не выдержала. Я рассказала ей про Карин, чтобы объяснить свою усталость и чтобы она поняла, что ее близким тоже бывает несладко, но предугадать реакцию Гун невозможно. Она может проникнуться жалостью к Карин и начать пить из одного только чувства сострадания, а может обидеться, что я думаю о Карин больше, чем о ней.
Живет Гун, как говорится, не бедствуя, но в сердце-то у нее — беда. Даже при благополучии беда закрадывается в сердце. И с нею приходится считаться, как со всем остальным.
Когда у Гун плохой день, я, вернувшись с работы, собираю поднос и иду к ней. Обычно я пою ее бульоном, как будто ухаживаю за мамой. Но только как будто. Оба случая достаточно безнадежные, но безнадежность мамы в том, что ее дорога все сужается, и это естественно. А Гун не может и не хочет сделать над собой усилие. Дорога-то перед ней открыта, но она не хочет идти — она хочет парить.
— Я больше не выдержу, — заявляет она. — Ради чего мне жить?
— Я бы тоже не выдержала, если бы жила так, как ты, — говорю я.
— Обо мне никто не думает. У тебя-то есть Стуре.
— А ты о ком-нибудь думаешь? Только о себе.
— Проклятая страна. Никакой свободы. Я скоро уеду отсюда. Ты даже не знаешь, как прекрасна Греция, там все такие добрые. Милые. Уеду. Переселюсь в Грецию, сниму квартиру. И заберу свою мебель. Можешь снова здесь гладить.
— Я теперь глажу на кухне.
— У меня есть рекламный проспект… Маленький городок в Греции.
— Выпей бульона, пока горячий.
— В Швеции можно жить только летом. У тебя нет поильничка?
Я даю ей поильник, который стянула в больнице.
— Угораздило меня застрять в этой дыре. Ведь ты знаешь, я никогда не любила Гудхем.
Я сижу у ее постели и грею ладонями чашку с бульоном, чтобы он не остыл. Гун пьет маленькими глотками.
— Мне жалко папу, Господи, как мне его жалко! А маму я никогда не любила.
Она крепко сжимает мою руку, по-настоящему крепко, несмотря на свою слабость.
— Почему ты не любила маму? Ты же была для нее светом в окошке. Сделай еще глоток.
— Она обижала папу. Я любила Харальда. И сейчас люблю. Я хочу уехать отсюда. Уеду в Грецию и заберу с собой мебель.
— Хорошо-хорошо, ты уже говорила.
— А сюда буду приезжать в июне, в июле. Какая холодная страна! Холодная страна и холодные люди. А там меня будут любить, там все друг друга любят. Они обо мне позаботятся.
— Не столько о тебе, сколько о твоем кошельке.
— Ты жестокая. Ты не любишь людей, а я люблю. Я родилась, чтобы жить на солнце. Я орел, а ты воробей. Я хочу парить в вышине. А ты любишь землю.
— Правильно, я люблю землю. Ты бы видела, как вчера вечером дорога блестела после дождя.
— В Греции ездят на ослах. На маленьких хорошеньких осликах. А какие там мужчины! Особенно на Родосе. Я могла бы влюбиться в каждого. Там был один шофер… За день до свадьбы с Харальдом я спала с другим. Тебя это шокирует? Ты, ты…
— Ну — кто же я?
— Ты сухарь. Все шведы — сухари. А во мне бурлит жизнь.