— А как же твои занятия?
— Да, с этим хуже всего! Не понимают люди, как важно развивать самобытный гренландский бит, берущий истоки в народной музыке. Им это до лампочки. Но я в любом случае еду. И плевать мне, что они там скажут.
— А если тебя исключат?
Захариас пожимает плечами и встряхивает длинными черными волосами. Он улыбается Марии. Он на несколько лет моложе ее. Двери жизни все еще широко распахнуты перед ним.
— Я побывал в центре и приобрел в «Супер саунд» новую ударную установку. В рассрочку на три года. Это же блеск! Такого даже у Суме нет..
— А теперь спать, баиньки, — сиплым голосом говорит гостья турчанки, коротышка в ярко-красном одеянии, несколько раз оборачиваясь, чтобы помахать на прощанье. — Скоро приходить снова!
Хабиба достает свое цикламенового цвета вязанье и некоторое время сидит со спицами в руках, задумчиво глядя в пространство.
Страшила Ольферт привел повидаться с матерью двух своих наследников — Ольферта Среднего и Ольферта Младшего.
Семейство плотно утрамбовалось на диванчике по обе стороны от худосочной Ивонны.
Телевизор включен на полную громкость, но никто его не слушает.
— Противно смотреть, как вы здесь валяетесь, принцесс из себя корчите, — говорит Страшила Ольферт. — И все за счет налогоплательщиков!
Указательным пальцем он тушит сигарету в пепельнице.
— Мы прогорим, пока ты будешь здесь разлеживаться. И на что, черт возьми, мы будем тогда жить? Об этом ты подумала?
Ивонна только моргает.
— Такое маленькое предприятие, как у нас, мгновенно задушат крупные. Тем более теперь — при неблагоприятной конъюнктуре и безработице. Пошевелила бы мозгами. Давно уж пора уразуметь, что надо срочно выписываться!
Он пихнул жену в бок и крутанул головой.
— А-а!.. — завопил Ольферт Средний.
— Пап, скоро мы домой пойдем? — спрашивает Ольферт Младший.
— Мальчики совсем заброшены, ты же видишь!
Оба мальчика довольно откормленные. Оба в папашу, и оба явно на стороне отца.
Ольферт Средний дергает брата за волосы.
— Отстань, дурак! — хнычет Ольферт Младший.
— Сиди смирно, негодяй! — рявкает отец и шлепает старшего по затылку. Потом, состроив жалостную мину, вновь обращается к жене: — Я и ем-то черт-те что, кто мне приготовит? И канарейке некому воду сменить. И за морской свинкой я не намерен ухаживать. Да-да!
— Бедная крошка, — вздыхает Ивонна с несчастным видом.
— На вот, смотри!
Страшила Ольферт шлепает на столик членский билет Партии Прогресса.
— Я получил его сегодня утром. Дай только срок — через пару лет я пройду в фолькетинг!
— Боже мой! Кто же это здесь сырость развел? Неужели Линдочка?
С кровати Линды слышатся приглушенные всхлипывания.
Веселая коротышка Рёрбю останавливается с подносом, заставленным бутылками из-под содовой.
— Послушай-ка меня!
Она поставила поднос, присела к Линде на кровать и принялась развертывать одеяло, в которое та закуталась. Потом наклонилась к мокрому от слез лицу.
— Ну-ну, чего ты так расстроилась?
— Из-за… из-за Аллана. Я так боюсь, как бы он чего не вытворил, пока я здесь валяюсь…
— Дурашка ты, Линда, — ласково говорит Рёрбю. — Разве ты не знаешь, все жены боятся, как бы их мужья чего не натворили, пока они лежат в больнице. И точно то же самое с мужьями — лежат да только и думают, а чем там, дома, ихняя мадам занимается.
— Но он же… он же, когда ни придет, всегда выпивши.
— Ну и подумаешь, какая беда! Он же скучает по тебе. Ему тоже нелегко сейчас, помни об этом.
— Но он ведь не оплачивает счета, — всхлипывает Линда. — Я так боюсь, что все у нас пойдет прахом…
Не так уж она не права, думает Мария. Кто знает, что у нее дома происходит, пока ее нет.
— А-а, все вы здесь с ума сходите. — Рёрбю встает и выпрямляется, плотная, коренастая. — Давай-ка вытри слезы, а я принесу тебе чашку чаю.
— Он японец? — спрашивает Оливия.
— Кто?
— Ну, тот красивый паренек, что был у тебя.
— Да нет. Нет, он гренландец. Это от него я жду ребенка.
Оливия прищелкнула языком.
Мария лежит, руки на животе, вглядываясь в темноту.
Маленький ты мой, как ты там себя чувствуешь? Неужели я вырожу какое-нибудь неполноценное существо?
Ну и что? Что, если даже у него что-нибудь будет не так?
То есть как это «ну и что»? Ведь человек хочет, чтобы его творение было совершенным. Столяр хочет, чтобы стол, который он делает, стоял прямо и устойчиво на своих четырех ногах. Маляр красит стену так, чтобы краска ложилась ровно и красиво, не жалея для этого сил. Так же и женщина. Она хочет иметь хорошего ребенка: симпатичного на вид и умеющего все, что должен уметь ребенок. И ее можно понять.