Но на кресте в терновом венце принимал муки его друг. И тот терял последние силы. По лицу периодически пробегала судорога нестерпимой боли. Зоратас в прострации подошёл ближе, подняв голову. Капюшон плаща сполз. Страдалец между приступами открыл глаза. Память пробилась сквозь отчаяние смерти.
– Боже, зачем меня не остановили! – довольно внятно сказал распятый.
Вспомнилось, как отец пытался отговорить Иисуса от поездки в Иудею. А теперь, что он мог предпринять в чужом городе. Маленький отряд сына главного жреца Храма огня не способен оказать серьезное сопротивление римской судебной машине. Но ничего не делать тоже не возможно. Он вернулся к товарищам за советом, и в этот момент на место казни ворвалась светловолосая фурия. Она обхватила столб и заголосила. Красота незнакомки могла сиять бриллиантом в гареме любого земного владыки.
Для этих двоих мир перестал существовать. Присутствие остальных на земле выглядело кощунством. Она о чём-то молила, а он, превозмогая боль, утешил. Встречая смерть улыбкой.
Женщина встрепенулась и стремительно убежала. У Зоратаса вспыхнула надежда, если вовремя провести обряды, друга можно оживить. Он сам методику знал теоретически. Её энергичные действия вдохновляли. Но шло время, и шанс становился всё призрачнее. Тело снимали с креста в сумерках, когда по его понятиям все сроки прошли. Только дива с соратниками не сомневалась в своей правоте и явно надеялась. Зоратас подумал на неизвестный новаторский приём.
Он следил за гротом, подойти к телу Иисуса незаметно не удавалось. Грезил, что любимая женщина друга справится, но результата не видел, вдруг Иисус слишком слаб, чтобы показаться на выходе.
После полуночи следующего дня она завалила вход камнями и ушла. Зоратас проник в пещеру. С первого взгляда на тело с трупными пятнами стало понятно, пророчество оракула свершилось.
Он не присутствовал на проповедях Иисуса, но не сомневался, друг пострадал за учение Заратустры. И хоронить его следует как огнепоклонника[1]. Три чаши пламенем осветили пещеру. Ритуал начался.
Солнце еще не взошло, в лампах догорало масло, тело унесли, Зоратас произнес последние заклинания, когда в сереющей мгле заметил движение.
К гроту шли женщины. Незаметно не уйти. В лампы на входе он бросил порошок. Сам в белоснежных одеждах раскинул руки у изголовья.
Женщины, заметив отброшенные камни, шушукались. Светловолосая красавица осторожно заглянула и явно вдохнула пряный запах марихуаны.
Со спины на неё напирали любопытные, все были готовы к чудесам и дышали ароматом иллюзий. Белая фигура в глубине пещеры, заставила их изумленно замереть. У непривычных к наркотику наверняка двоилось в глазах. Зоратас чувствовал, что его принимают за Иисуса – разницу в такой обстановке не разобрать.
Он резко повернулся, и складки рукавов взмахнули словно крылья. Притихшие зрители жались к стенам пещеры. Фурия рухнула на колени и протянула руки:
– Иисус! – Выдохнула она, – ты воскрес…
Зоратас, плавно вышел из пещеры, не позволяя себя коснуться. Он просто брёл навстречу утреннему солнцу, а женщинам, которые высыпали вслед за ним, казалось, что фигура тает в лучах светила.
***
Иуда был на грани нервного срыва давно. Впервые осознал ловушку, когда стражники разрешили три дня на оплату налога.
– Нельзя было сразу в тюрьму, – спрашивал он у Савла поздно вечером. – Вдруг найдут деньги и заплатят. Он почти вышел на след.
– Сделал что мог, – убеждал троюродный брат, – надо соблюсти признаки закона. Найдут деньги, стащи опять.
– Легко тебе говорить, – Иуда потерял последний сон.
Иголку в мешке не утаить. Нервное поведение выдавало, и бывшие соратники всё чаще ему не доверяли. Доминировало желание бросить это всё и скрыться с добычей.
– Я хочу забрать свои деньги! – Шипел Иуда в лицо Савлу за минуту до встречи с вернувшейся Амарией.
– Потерпи немного, – пытался вразумить Савл взбесившегося брата.
Такое поведение грозило разоблачением сомнительного дела, а фарисеи не любили пачкаться на людях.
– Если деньги найдут у тебя, осудят за кражу. Хочешь висеть рядом с ним на соседнем кресте. – Шуточки только сильнее бесили. – Ты представляешь резонанс, если вылезут детали?
Иуда голос разума не воспринимал. Косые взгляды бывших товарищей и опасения, что обворуют, довели до легкого помешательства. Ещё эта наивная влюблённая курица…
– Пойдем ко мне, – предложил Савл, явно хотел держать всё под контролем.
Два дня Иуда выслушивал уговоры брата: пусть горе пророка спокойно похоронят. Савл очевидно боялся огласки, страховался от глупостей. Его скользкая физиономия не вызывала доверия даже, когда принес и показал деньги, обговорил процент за услуги. Было видно, что трясётся за собственную шкуру.