Когда они вышли, Сержанов устало поднялся с кресла.
— Вы перечеркиваете не только мое прошлое, но и будущее… Об одном мечтаю, чтоб вы дожили до своего Даулетова, до того, кто придет вам на смену и на все вами сделанное плюнет.
И он плюнул. Громко, с придыхом, плюнул прямо на ковер и вышел, не закрыв за собой дверь.
12
С Каракумского канала, как только закончилась работа экспедиции, Шарипа заторопилась в «Жаналык» навестить отца. Хоть и жил отец у родного брата и, видимо, ни заботой, ни вниманием обойден не был, но все же брат — не дочь, и знала Шарипа, что тоскует старый рыбак, знала, потому что сама тосковала.
Она вышла из машины у поворота на «Жаналык». Отсюда к совхозу тянулся проселок — километра два, но к середине сентября, к разгару страды тракторы и грузовики так истолкли грунтовую дорогу, что пыль стлалась по ней глубоким пышным слоем, будто взбитая перина.
Шарипа сняла туфли, чтоб не загубить замшевую импортную обнову, и шлепая босиком, утопая по щиколотку в мягком теплом пуху. Из-под ступней взвивались серо-желтые фонтанчики. И было ей легко и радостно, как в детстве, и хотелось, как в детстве, побежать, загребая подошвами теплую мякоть, бежать, пока не споткнешься и не шлепнешься на эту легкую землю. Она так бы и сделала, да взрослое благоразумие остановило: неудобно заявляться в гости в таком виде, что и отец родной не признает.
Войдя в аул, легко нашла дом дяди, хоть и не была здесь лет десять — двенадцать. Возле изгороди заметила водопроводный кран с тонкой, видимо никогда не иссякающей, струйкой, с привычной досадой подумав: «Вот и еще кубометр воды в песок ушел», принялась обмывать ноги.
— Ой-бой! — услышала она знакомый голос. — Да никак это Шарипа? — Фарида всплеснула руками. — Похорошела-то как! И не узнаешь. Ты чего же тут плещешься? Проходи в дом. Проходи. Отец жив-здоров. Да сейчас все сама увидишь.
— Ассаламу-алейкум, тетушка Фарида. А вы все такая же. Ни капельки не переменились.
— И хорошо, что не переменилась. В мои годы к лучшему уже не меняются. Зато ты все красивее становишься.
Если б не врожденная смуглость Шарипы да еще и загар, от которого она стала совсем шоколадной, то легко можно было заметить, как зарумянилось ее лицо. Пустяковый вроде бы комплимент, сколько подобных выслушала, а все равно краснела, будто стеснялась своей красоты.
— Куда мне хорошеть, тетушка Фарида. За тридцать уже.
— Э-э… Самый возраст. Только тут красота и проступает. В восемнадцать все милы, да красавицей не любая становится. Всяки цветики красивы, не всяка ягода сладка. Ну пойдем, пойдем, — и Фарида потянула ее за руку в дом.
Отца она застала в гостиной у телевизора. Телевизор работал громко, и старый Нуржан не услышал ни хлопка входной двери, ни голоса дочери, ни шагов ее. Когда она тронула его за плечо, он вздрогнул, обернулся и тут же вскочил. Шарипа еле-еле удержала его. Старик не надел протеза и потому, резко поднявшись, чуть не упал.
— Вот, дочка, — начал он оправдываться, даже не поздоровавшись с Шарипой, — совсем состарился, все забываю. Забыл, что у меня одна опора. Никуда не хожу, вот и не пристегиваю деревяшку — чего зря культю натирать? — он заспешил в другую комнату за протезом.
— Подожди, папа! Посидим так. Ничего страшного.
— Нет-нет. К твоему приезду я уж «обуюсь».
Он удалился, и через минуту Шарипа услышала знакомый стук и поскрипывание… Но побыть вдвоем, поговорить вдосталь им не удалось. Фарида все сновала, как сорока, и стрекотала без умолку.
— Скучает, скучает наш дорогой добрый каин-ага. Совсем истомился. Что ни день, тебя вспоминает, каждую минуту ждет, когда его дорогая доченька приедет. Дождался наконец, слава аллаху. Ты бы пожила у нас тут хоть недельку. А что? Все мы только рады будем. И дядя твой, Ержан, будет очень доволен. Вместе-то веселее. Не чужие ведь, родня. А то и совсем перебирайся к нам. Чем хуже райцентра, места много, дадим и тебе комнату. Если что, то телефон есть. Машину Ержан всегда достанет, сорок минут — и в районе. Подумай. Я плохого не присоветую…
Казалось, что тетушка соскучилась по Шарипе даже больше, чем отец. А впрочем, может, так и есть, только не по Шарипе, а по разговорам. Словоохотлива она по натуре. А тут все одна да одна целыми днями. Приехал Нуржан, но он молчит, все телевизор смотрит, либо у себя в комнате лежит: то ли думает о чем-то, то ли просто отдыхает, тешит старые кости.
— Пойдем-ка, дочка, погуляем, — предложил рыбак.
— Куда это вы в самую жару? — встрепенулась Фарида.
— Да мы к воде. На канал.
— Ох! Не насмотрелась она на каналы. Всю жизнь возле них. Они у нее, наверное, уже в печенках сидят. В глазах у нее рябит, поди, от этих каналов…