Тихо, с печалью в голосе произнес все Завмаг. И печаль была вроде неподдельной.
— Эх, эх, дела… — в тон Завмагу добавил скорбно Далбай. — Дождались…
Встал Сержанов. Встал, не дожидаясь, пока закончит Далбай. Встал, не прося слова, более того, всем видом показывая, что теперь берет он собрание в свои руки и твердо намерен покончить с этой говорильней.
— Один говорит: «Ошибка вышла, давайте исправлять».
Другой говорит: «Людям надо верить, нельзя плевать в душу». Что вы как девицы, впервые узнавшие, откуда дети берутся! Покраснели, застыдились, глаза потупили? Любопытство разъедает, да невинность не велит. Нет, милые мои, вот так они и родятся, дети-то. Вот так. И ничего позорного в том нет. Но и хвалиться нечем. Напоказ выставляться незачем.
Лишние гектары? Да, есть. Только не лишние они. Необходимые. Позарез нужные. Они позволяют работать без аврала, без надрыва, но и без срыва.
У вас кладовки имеются, или только тем и кормитесь, что Завмаг на прилавок выкинул? То-то, милые мои. И хозяйству запас нужен, резерв. Он годами создавался, зато теперь мы уверены — какой бы ни выдался год, а задание выполним.
Колумбы! Первооткрыватели нашлись! Землю они обнаружили неведомую. Да вы кого удивить хотите? Там, наверху, люди, поди, не глупее нас с вами. Они все знают. Но если мы сами выскочим, сами заявим об избытке площади, то гектары эти либо урежут, либо к плану приплюсуют. И тогда конец порядку. Тогда каждый день — аврал, штурмовщина, а с планом нам все равно не справиться.
Лишняя земля. Она моя, что ли? Я что, на ней свою отару пасу? Да ваша она, ваша, и нужна для вашего же спокойствия и благополучия.
— Вот спасибо, Ержан Сержанович, а то я все слова подобрать не мог, а вы подсказали. — Даулетов стоял, и их с Сержановым разделяли люди — ряды жаналыкцев, которые сейчас поворачивали головы то направо, то налево. — Вот-вот, — продолжал Даулетов, — спо-кой-стви-е. За него, за спокойствие, благодушие, за довольство и безмятежность расплачиваемся землей, ибо обработать как следует не успеваем ни засеянные площади, ни «запасные», как вы их именуете. Расплачиваемся водой… Иссушили Аму и Арал, полной мерой поливая «плешивые» гектары. Расплатились лесами — вырубили ради дополнительных полей. Совестью людской платим, ведь не может же человек не поступиться совестью, мухлюя и подтасовывая. Всем расплатились ради спокойствия.
Мы же не продукцию производим — дефицит, нехватку продукции. Нехватку всего — машин, которые без толку "гоняем по неурожайным картам, горючего, которое сжигаем из-за пятнадцати-семнадцати центнеров с гектара. Нехватку воды и земли. И наконец, нехватку хлопка, риса, мяса и овощей, ради которых мы и работаем. Зато работаем спокойно, благополучно.
Только сейчас Даулетов взглянул на своего зама и увидел, что тот так и не садился, слушает стоя. Бледен. Глаза сузились. Лицо обмякло.
— Ну спасибо, милые мои. Спасибо. Дождался благодарности за то, что двадцать пять лет тянул совхоз: уважили. Враг я — да? Злодей? Диверсант? Кто выпил Аму и Арал? Сержанов. Землю искалечил, леса свел? Сержанов. Все беды от кого? От Сержанова, конечно. Портков импортных не хватает, опять я виной. Спасибо. Спасибо. — Он пошел к выходу. Остановился: — Забыл, Даулетов. Землетрясения забыл. Землетрясения — тоже моих рук дело?.. — И вышел, саданув дверью, аж стены закачались.
В наступившей угрюмой тишине долго слышалось тоскливое дребезжание люстры. Хватанул Даулетов, через край хватанул. Не надо так обижать человека. Даже если и не прав он, не надо. Только теперь жаналыкцы увидели, что Сержанов — старик. Властный, мощный, но старик. И не честь для джигита повалить аксакала.
Тишину оборвал Елбай:
— Вы тут директор или прокурор? Не пойму я что-то. Обличать все умеют. Много мастаков. А кто дело делать будет?
— Будем дело делать, — сказал Даулетов. Он тоже чувствовал себя виноватым, хотя не знал, в чем раскаиваться, ведь все вроде бы верно говорил. — Будем. И начнем с перемера посевов.
— Но имеем ли мы право перемерять? Площадь совхозных угодий занесена в районную инвентарную книгу и утверждена всеми инстанциями, — промямлил начальник планового отдела. — Разрешение надо иметь на перемер.
Мамутов опешил. Никак не думал, что земли совхоза находятся под контролем высших инстанций и эти высшие инстанции могут не согласиться на изменение размеров засеваемой площади.
— Чье разрешение?
— Я не знаю, — развел руками начальник планового отдела. — Районного исполнительного комитета, наверное.
— Не райисполкома, а райкома, — вставил Завмаг. — Это должно быть известно парторгу.
— Известно, — Мамутов смутился и соврал от смущения.
— А раз известно, то и согласовать надо вопрос с секретарем райкома! — напирал Завмаг. Совет больше походил на указание, чем на подсказку.
Глянул на нового директора секретарь парткома. Во взгляде тревога: вот как оборачивается дело. В райком придется звонить. А что скажет Нажимов, неизвестно.
Даулетов и сам понимал, что при такой ситуации избежать разговора с секретарем райкома не удастся. Понимал и безнадежность затеи с согласованием. Нажимов ни за что не допустит перемера земельных угодий, тем паче сейчас, накануне уборки. Это ударит по плану. Да и самого секретаря потревожит. Он-то небось знает о «скрытых» землях.
— Если члены парткома настаивают, согласуйте! — бросил Даулетов.
«Скандал неминуем! — понял Мамутов и вспомнил с грустью: — Я же предупреждал!»
— Вы тут продолжайте обсуждение, а я пойду позвоню, — извинился Мамутов и подался к двери.
Его остановили. Остановили бесцеремонно. Кал бай протянул руку, чтобы преградить путь.
— Нет! Звони здесь, при нас… Мы хотим знать, что скажет товарищ Нажимов.
Пришлось вернуться к столу и снять телефонную трубку.
Едва только он соединился с райцентром и вызвал райком, как все в кабинете затаили дыхание. Каждого интересовала судьба затеи с обмером, и каждому страсть как хотелось знать, что скажет секретарь райкома.
— Это Мамутов, из «Жаналыка», — связался наконец с Нажимовым секретарь парткома. — Да ничего… Спасибо! У нас тут идет партком… Какие вопросы? Да подготовка к уборочной… Нужно, нужно… Хотим во всеоружии встретить страду. Ну и еще сообщение народного контроля. По поводу несоответствия оплаты механизаторам с практически проведенной работой. Хотим создать комиссию по обмеру засеваемой бригадами площади. Что? Несвоевременно! Считаете нецелесообразным вообще… Так… Так… Вас понял. Спасибо! Хорошо… До свидания!
Положил трубку Мамутов и сделал это так осторожно, так аккуратно, что аппарат даже не звякнул, не отдался обычным легким стуком.
Когда трубка оказалась на месте, парторг поднял голову и как-то виновато посмотрел на жаналыкцев. И по этому взгляду они поняли, что говорить больше не о чем, да и не надо говорить. И еще поняли: Даулетов, по инициативе которого, в чем тоже никто не сомневался, был поднят вопрос о перемере площадей, потерпел поражение. Потерпел поражение и Мамутов, пошедший на поводу у нового директора.
Говорить действительно было не о чем, но Мамутов все же сказал:
— Жалобу механизаторов, товарищи, надо, однако, рассмотреть работникам бухгалтерии и планового отдела и оплатить им по выработке. Рабочие не должны страдать от всяких там неувязок в учете. Члену парткома товарищу Даулетову поручить проконтролировать выполнение данного решения. Какие еще будут предложения? Нет! Тогда заседание считаю оконченным. Всего доброго, товарищи!
Люди стали расходиться. Неохотно, правда. Что-то не устроило их в таком финале. Или само заседание оказалось не таким, какого ожидали. И хоть объявил Мамутов, что повестка исчерпана, а вроде и не было конца, о чем-то еще следовало поговорить, подумать, найти что-то. Не нашли, не подумали, не поговорили.