Иржи искренне удивился.
— Но я уже почти четверть прочитал и ничего запретного не увидел!
— Как это? Там вначале такое!
— Какое?
— Убийства, смерть. Такого нельзя читать детям.
— Вот чем мне нравятся взрослые, так это частым употреблением слова «нельзя», — улыбнулся мальчик. — Если бы вы прочли «Великую французскую революцию 1789–1793» князя Кропоткина или «Тайные войны великих Кланов Габо и Мартонс» Решко Мавры, тогда бы я вам поверил, что «Историю» читать нельзя. Если бы вы были знакомы с этими трудами, то у вас и мысли бы не было запрещать мне читать что либо.
— А…
— Да, в одиннадцать лет.
— Но…
— Выгляжу на семь. Мы все такие.
— А Решко…
— Мемуары — подарок дедушки на день рождение.
— Но…
— Никто не узнает.
— Э…
— В мое отсутствие к «Истории» никто и не подойдет. Там такая рысь на обложке — попробуй в руки возьми без её согласия!
— Хм…
— Не переживайте. Всё будет хорошо.
Девушка стояла, не зная, куда деть руки. И тут архивариусу показалось, на миг, на секунду, что ей снова 12 лет, а этот мальчишка, стоящий с задранной вверх головой и смотрящий на неё — взрослый.
— Ну, я пошла?
— Доброй ночи.
Девушка, так и не пришедшая в себя, хотела, было, уже повернуться, как Жижка сам её догнал и, схватив за рукав, спросил:
— А скажите, пожалуйста, мальчик скоро будет?
— Какой мальчик?
— Ну, о котором говорила Карла Батори?
— Нет, не скоро. Там про детей мало совсем. Это такой прием. Заинтриговать. Кстати, некоторые читатели не понимают, кого Карла хотела отправить в Истамбул. Думаю, тебе понятно, что это сына Назара — Родион. Карле надо было найти повод для войны, а это подходящий случай. В тоже время асамбосам по заказу Сулеймана Убайды выкрали мальчика — светодара. Глава Охотников Истамбула хотел его кровью вылечить подагру у визиря. Потом поймешь, почему я обращаю на эти факты внимание. Вообще, это история для взрослых. Полотно широкое, много персонажей, что не грех и запутаться. Масса событий, срез времени. Если начало понравится, дальше пойдет проще. Про детей в третьей и четвертой части, а в первом томе нет разгадки перерождения школы, только знакомство с миром и персонажами.
— А про нас, каинидов, будет?
— Будет, но мало. Во втором и третьем томе автор уделяет вам больше внимания.
— А — а–а! Спасибо! Ну, я пошел?
Однако ответа Иржи не дождался. Библиотекарь уже развернулась, и рассеяно побрела по коридору, что — то нашептывая себе под нос.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ ГОНИМЫЕ Глава 1 Плохие новости
Визирь Малик ибн Ханбал удивился бы метаморфозам, произошедшим за один день с его советником Сулейманом Убайды. Конечно, если бы он прилепился к мурзе хвостиком и смог увидеть все его превращения. Сулейман утро провел как все достойные правоверные: встал рано, умылся, совершил первый намаз, оделся, обул легкие туфли с загнутыми вверх носками. Ему никто не помогал — вельможа жил холостым, наложниц и слуг не имел. После легкого завтрака украсив перстнями пальцы, проведчик прицепил к тюрбану алмазную брошь и пошел по делам. Надо было навестить соседа, служащего в кадиаскере[1], и предложить ему после работы пойти в баню, где Сулейман планировал провести весь день. Затем зашел к другому соседу — греку — фанариоту. Он последнее время возвысился, — с помощью протекции своего отца стал драгоманом — официальным переводчиком в Эльчи — хане[2]. Его тоже следует пригласить в баню. Всё было так и сделано. Услышав отказ от обоих, мурза не расстроился, только вздохнул и непонятно в шутку или всерьез сказал, мол, пока в империи есть такие усердные слуги, ей нечего бояться.
Выйдя на улицу, Сулейман Убайды направился к ближайшим гаммамам[1] — к высокому зданию, увенчанному куполами, в которых мастера в шахматном порядке вырезали квадратные сквозные отверстия. Там он заказал отдельную комнату. Напоминать о том, что входить к мурзе в момент, когда он очищает тело и душу, было лишним: банщик Асим ни один год обслуживал Сулеймана. Его давний клиент был строг и щедр — по вечерам банщика ждала хорошая оплата, притом, что он ничего не делал, ни тер жирные бока мочалками, ни поливал мурзу мыльной водой.
Убайды зашел в знакомую комнату, как к себе домой, разделся. Шлепая пятками по теплым плитам, тряся большой, почти женской грудью, добежал до небольшого бассейна, и прыгнул, окунувшись с головой. Затем, сев на мраморную ступень, Убайды начал мылить тело и голову, смывая налипшие за утро запахи. Когда мурза вышел из воды, он был чист словно младенец. Прислушавшись, идёт ли кто — нибудь — вдруг банщику захотелось выслужиться? — Убайды поставил на дверь сепар. Волшебной палочкой приказал мочалке шлепать по воде, напевать, создавать видимость, что в комнате кто — то есть. Теперь можно не переживать — щит никого сюда не пустит, а самые любопытные, оказавшись перед зачарованной дверью забудут, зачем они к ней подошли.
Сулейман достал из принесенной с собой сумки одежды и чалму.
Визирь Малик ибн Ханбал удивился бы, увидев новое обличье мурзы. Если ранее Сулейман был похож на уважаемого богатого, не обремененного скромностью, бега — вельможу, то сейчас перед своим начальником он предстал бы странником — дервишем. Простая шерстяная чалма, грубое, подпоясанное тонким кушаком рубище до пят, никаких украшений, только тоненькое железное колечко на указательном пальце левой руки, да наброшенное поверх халата ожерелье — суровая нить на которую были нанизаны блеклые камешки, ракушки, завязанные хитрыми узелками тряпочки.
Мурза подошел к одной из колонн и… в этот раз визирь не смог бы поверить своим глазам! Убайды вошел в камень и исчез! Но где же он?
Оставим бедного визиря, ему не понять, как можно войти в баню возле Эски Сарая[2] и очутиться в одной из лавок Египетского рынка.
Сулейман вышел из тесного темного чулана, протиснулся между пузатыми, терзающими нос мешками со специями, степенно кивнул стоящему за прилавком купцу Якову и влился в людской поток. Потолкавшись среди покупателей, зазывал, праздно шатающихся зевак и слуг султана — неприметных стариков с беспокойными хитрыми глазами — мурза обошел по кругу весь ярус. Пропитавшись ароматами благовоний, специй, купив мешочек гвоздики и горсть миндаля последнего урожая, Убайды снова направился к лавке иудея. Поклонившись Якову, мурза вошел в чулан, только в другую дверь, соседнюю.
Наконец, бывший советник визиря из мира людей, а ныне кудесник, подданный Махмуд — бега, прибыл туда, куда и хотел. На вершине одного из зданий бедестана Египетского рынка располагался зал, в котором обычно заседал магический Совет Империи.
Среди горожан — османлисов мурза Сулейман Убайды был известен соседям по улице, визирю Малик ибн Ханбалу, его охране, булочнику, у которого брал свежий хлеб, хозяину мясной лавки, и прочим необходимым в обычной жизни людям. Соседи думали, что мурза — это престарелый наследник богатых родителей, который хорошо разбирается в еде, бане, конях, музыке и поэзии. Его часто можно было найти в гаммамах и чайханах, где выступали музыканты и где местные и приезжие поэты читали свои стихи. В мире людей Сулейман был богат и не стеснялся своего богатства. Иногда устраивал пирушки с обильной едой, питием греческого вина, и любованием приглашенных танцовщиц. Со временем приятели и соседи подметили за Убайды одну страсть. Выпив вина, он мог часами говорить о лошадях. Рассказывал, что если б у него не было большого живота, таких толстых и коротких ног, он бы обязательно построил конюшню, объезжал жеребцов, и не жалел денег на любимое дело. Но, вздыхал богач, любовь к жирному плову сильнее страсти к животным.
Таков был мурза в человеческом мире, а вот среди волшебников его никто не мог заподозрить ни в праздности, ни в излишней расточительности, тем более на танцовщиц. Да и полнота не мешала ему управлять цехом охотников, занимающихся выращиванием, ловлей, и продажей магических животных и птиц. Пегасы с запада, фасты и грифоны из Азии, птицы, ящерицы из Африки, шишиги из Московии — это лишь малая часть богатства старосты цеха укротителей и продавцов животных.