Фарух стоял рядом, оглядывая комнату. Улейбулла почувствовал, как за сладкими благовониями, прячется страх. Этого нельзя допустить! В конюшню не должен заходить человек с таким запахом — животные, будь-то лошади, или единороги, не прощают слабости. Бояться должны животные, а человек обязан повелевать!
— Уважаемый Фарух, давайте постоим немного, пусть сердце ваше перестанет биться, как птица, попавшая в силки. А то вы не сможете укротить красавца, которого я вам приготовил. Аргонавт! Как знал, как чувствовал, три дня кормил отборным овсом, настоянным на кахетинском вине. Силищи в нем! Кр-р-расота!
Фарух покосился на Улебуллу. Ничего не ответил.
Спустя пять минут, хозяин засунул руку в карман, достал морковку, подал её гостю, чуть нагнулся и зашептал:
— Пегасы, как вы знаете, не разговаривают, но понимают почти всё. По голосу, по вашему виду, по глазам. Бить бессмысленно, чтобы приучить, надо показать, что вы нуждаетесь в нем. Если получится, он за вас и жизнь отдаст. Вот такая животина.
— Я знаю.
— Все говорят, что знают, а потом обижаются.
Карлик зачем-то шмыгнул носом, принюхался, потушил светляка, сказал: «Теперь можно», — и сделал шаг.
Звездочет последовал за хозяином караван-сарая и очутился в яслях. Красавец пегас, высокий, иссине-черный, со звездой на лбу, посмотрел на гостей — сложенные за спиной крылья нервно задрожали.
— Привет, бродяга! — пискнул хозяин.
Аргонавт переступил необычными с тремя большими когтями копытами, прижался боком к деревянным балкам — подальше от Улейбуллы.
— Застоялся? Я тебе такую забаву привел, долго помнить будешь. Подвиг. Настоящий! Вот, знакомься, звездочет, правду ищет. А ты помоги, не ленись, даром, что ли столько овса извел?
Фарух вытянул перед собой руку с морковкой, подошел к пегасу.
Аргонавт принял лакомство, захрумкал громко. Фарух подошел ближе, погладил по голове, по нежной, как пух, гриве. Повинуясь непонятно откуда взявшемуся желанию, звездочет потерся щекой о бугристую шею, прошептал:
— Я, — Фарух, и мне действительно нужна помощь. Даже не мне, а моему хозяину. Он и его сын в беде и мне надо узнать, кто на их головы накликал горе. Кто задумал извести его род. Помоги мне, Аргонавт.
Пегас ещё раз покосился на Улейбуллу и чуть помедлив, кивнул головой. Фарух быстро, словно делал это каждое утро, закинул потник, седло и приладил остальную сбрую. Погладив жеребца по шее, он затянул подпругу и перекинул через голову повод. Приготовив пегаса к путешествию, Фарух вскочил в седло, вдел носки сапог в стремена, толкнул каблуками в бока. Всадник достал из кармана тяжелый мешочек, передал хозяину Аргонавта.
— Это, Улейбулла, предоплата. Там на всякий случай больше — вдруг не вернусь?
— Не переживайте, уважаемый, когда прибудете в целости и сохранности, остаток золота я верну. Как говорит народ, на друзьях не разживешься. В добрый путь!
Крылатый конь подошел к двери, ударил её копытом, вышел в длинный, построенный под уклоном вниз коридор и сначала медленно, потом быстрее-быстрее побежал. Очутившись у выхода, прыгнул и… У звездочета сжалось сердце — ему на миг показалось, что конь не хочет никуда лететь, он скорее разобьется, чем поможет этому незнакомому ему человеку, но вдруг, около самой земли пегас с мощным хлопком расправил крылья и, взмахнув один раз, с такой же скоростью, с какой падал, ослепив седока лучами восходящего солнца, взмыл над крышами, остробашенными минаретами, крепостями, базарами Истамбула…
Фарух перевел дыхание, погладил Аргонавта и не удержался, засмеялся, словно он не муж с солью на висках, а снова стал учеником Мелиитафана. На миг звездочету почудилось, что он впервые в жизни укротил пегаса. Вот только радость длилась мгновение — стоило коню взмыть над Босфором, как острие иглы трезвой правды кольнули сердце Фаруха, и горе вновь окутало его душу. Нет времени на радость, на веселье. Надо узнать, кто стоит за нападением на род Махмуд-бега, кто решил ввести мир волшебников в хаос. Сиратинцы — только исполнители, это понятно. Поэтому надо выведать имена тех, кто подтолкнул шейха к джихаду. И первым шагом на пути поиска правды, будет встреча с северным соседом — мастером Клана Мартонс. Как говорил Махмуд-бег? Змея притаилась в логове Клана. Тот, кто её вскормил и подбросил Совам, он же и натравил фанатиков на семью правителя Малой Азии. Пока отец и сын, беспомощные, больные, запечатаны в надежном месте, ему надо от них держаться подальше. Заодно найдет лекарство и предупредит каинидов об измене.
Глава 4 Прошлое и настоящее
Ветер приятно овевает лицо, перебирая молодую бородку, играя с длинными усами, забирается в складки походного платья. Прозрачное сияющее бирюзой небо на горизонте обрамляют белые облака. Как красиво… Уходящее солнце освещает каменистую желто-серую землю и далекие, оставшиеся за спиной черные горы. Весь мир вверху и внизу так ярок, так светел… а он, словно полководец, стоит на вершине скалы и осматривает свое, растянувшееся змеей войско: обозы, табуны лошадей, стада овец и коз. Вот только не он ведет в поход воинов — для этого боевой маг чёрной сотни Фадлаллаха Камара, сын достойного отца, слишком молод, и под ногами его не каменная твердь, а крутые бока араратского пегаса.
Да, Махмуд достоин чести быть всадником столь благородного животного!
Тяжела ноша славы рода Камар. Махмуд с пяти лет знал, кем станет. С молодых ногтей он старался быть достойным своих предков. Учился, как воевал — где талантом, где усердием, а где и хитростью. Лучшие учебники, лучшие учителя. Его не интересовали ни эксперименты с заклятиями, ни алхимические поиски, ни тропы холодных звезд. Только сила и мощь, только ловкость и быстрота — всё, что помогает уничтожить ненавистное его сердцу зло.
Отец часто говорил: меч придумали ненавистники всего живого, но воины должны хорошо владеть этим проклятым оружием. Так и с адхарма — для борьбы на равных с князьями неправды, недостаточно выучить светлые заклинания. Надо познать соперника изнутри, подняться над черным и белым, добром и злом. С этой непостижимой для многих кудесников высоты знаний, легче заметить ростки лжи и успешнее вырывать сорняки адхарма. Никто из волшебников, идущих на Священную войну, не упрекнет боевых магов за мрачный нрав, за холодный блеск в глазах, за почти каменные сердца, потому что каждый воин черной сотни подобен мученику, согласившемуся добровольно преступить законы дхарма и, ради светлой идеи, в будущей жизни терпеть за своё отступничество мучения. Но в награду чернокнижники получали ясный ум, острый глаз, разящее слово. Знания воинов сотни Фадлаллаха Камара были глубоки, силы велики, а воля непоколебима. Может, поэтому мудрецы, ведущие войско дхарма, чаще всего посылают в дозор разведчиков Фадлаллаха? Кто, как ни маги черной сотни знают уловки, ухищрения детей лжи?… А они где-то рядом, рыщут, вынюхивают, роют землю там, где прошли тысячи сапог, копыт, чтобы по упавшим в камни каплям пота, крови, помету животных, узнать, сколько идет воинов, сколько с ними коней, верблюдов, пегасов… Сколько гигантских черепах с корзинами на панцирях, сколько взнузданных ездовых варанов и больших сирийских боевых мангустов. Издалека не разглядеть — змею похода накрывает надежный щит, — а вот по следам прочитать можно. Поэтому большинство воинов черной сотни не впереди войска, а сзади, в засадах. Он же, Махмуд Камар, в данную минуту сидит на пегасе между небом и землей и краски мира бьют его по глазам, заставляя щуриться, и ветер развевает конец чалмы, а в молодой душе кипит жажда подвигов и предчувствие битвы…
Вдруг в груди проснулось беспокойство. Словно он узнал, нет, догадался, ЧТО сейчас произойдет! КТО, освещенный кровавым заревом уходящего солнца, появится на линии горизонта! У него не было сомнений — внизу спокойствие, размеренный гул, монотонный шум шагов, неторопливый цокот копыт и скрип осей, однако скоро все изменится — тьма наступит с юга нежданно, раньше срока ночь придет на землю…