Сироне удалось найти для него вполне себе годный плащ с капюшоном, темно-синий, почти как у Всеотца. Шлем, который ему выдал Гволкхмэй, так и не обнаружился, очевидно его успели прибрать к рукам меркантильные нордманы, которые никакому добру не позволяли валяться без дела. Но хотя бы отыскались секиры, обе Карн засунул под широкий боевой пояс и скрыл плащом.
В котомке за спиной у него лежало немного вяленого мяса, несколько кожаных и шерстяных лоскутов для ремонта одежды, соль, кремень с кресалом и маленький бытовой ножик. Прожив среди притенов почти два месяца, он так ничем и не разжился. Хотя многие из этого удивительного народа могли до самой смерти иметь за душой не больше, чем было при нем сейчас. И это не создавало трудностей. Совсем наоборот, даже в определенном смысле освобождало. Тут люди точно не были рабами вещей.
Да и для самого Карна стремление к материальным ценностям осталось где-то глубоко в прошлом, там, где он шел домой по рассветному городу и затягивался синим «Честером». Теперь он понимал, насколько все это было глупо и бесполезно. Теперь он понимал, что лишь одно действительно ценно…
От размышлений его отвлек хриплый кашель. Он не обернулся, не было нужды. Парень уже стал привыкать к своей физической слепоте, он без труда почуял ауру Мидаса. Фригийский царь просто отрубился после разговора с Одином и завалился спать прямо на голых досках. Он храпел и попердывал почти два часа, причем даже каменные стены не спасали от его акустических выкрутасов. Карн подумал было, что ему тоже неплохо отдохнуть, но спать совсем не хотелось. Наоборот — хотелось действовать. Ведь впервые за долгое время перед ним вновь была конкретная цель. Его собственная цель, а не чья-то еще.
— Твою мать, вот это я дал, — протяжно зевнул Мидас. Нордманская одежда древнего бога тоже обратилась грязными лохмотьями, но утром, когда он нажирался кромой, его это совсем не волновало. Теперь же Карн и на нем увидел друидскую одежду — темно-зеленую тунику, из-под которой выбивалась карминовая нижняя рубаха, серые шерстяные штаны и высокие ботинки, которые ему были явно маловаты. Но обувь, в которой Мидас прибыл со своим войском, осталась где-то там, на поле боя у пристани. Один ботинок он порвал в самом начале схватки, второй со злобой сорвал, когда зацепился за порог хмельного зала и пропорол в тонкой коже длинную дыру.
На Мидасе тоже был плащ, но не синий, а грязно-желтый или скорее луковый. Карн не видел этого, без физического зрения парень даже не мог распознать цвета собственной одежды, зато мгновенно почувствовал, как к ним подошли еще люди. На самом деле, он не собирался устраивать сцену массового прощания, они уже и так обо всем поговорили в брохе после того, как Мидас уснул, а Всеотец самым неожиданным образом испарился. Карн ждал лишь Огмиоса, который должен был привести им двух лошадей — последняя щедрость Коннстантина, который, как чувствовал парень, тоже был здесь.
— Какого хера вы все тут собрались, а? — Мидас явно был не в духе со хмельного сна, но в его ауре не ощущалось гнева. Зато были там другие чувства, попытавшись прочесть которые, Карн неожиданно обнаружил, что царь давно погибшей империи, полубог, ставший богом, ощущает грусть от того, что ему придется расстаться с этими людьми. Разумеется, не со всеми, на притенов ему было плевать. Но раньше Карн искренне полагал, что Мидас асентиментален.
— Да есть странное желание рожу твою в последний раз узреть, — хрипло пророкотал Олав, тот самый воин, которого Мидас оставил командовать нордманами. — Неведомы мне решения твои, но знай — для нас ты навсегда останешься тем, кто объединил наш народ и привел нас к запретным берегам.
Аксель и Эйвинд, стоявшие за спиной Олава, согласно загомонили. Остальные члены Круга, кроме Асвейг, погибли. Вообще, минувшей ночью погибло на удивление много нордманских командиров, но Олав уже назначил собственных десятников и сотников. И собрал себе новый Круг. Нордманы не имели привычки зря тратить время на размышления и переживания. Как говорится — король умер, да здравствует новый король.
Мидас пожал предплечья своим бойцам и они молча ушли. В этот момент к Карну подошел Коннстантин вместе с Огмиосом и Бедой. Парень уже знал, что король всех притенов ведет своих воинов к Перту, чтобы мобилизовать местную дружину и дать опор захватчикам. Огмиос, его верный экзактатор, готов был следовать за своим вождем хоть в преисподнюю.
— Мне жаль, что в этой войне со мной не будет столь великого воина, — проговорил Луг, принявший человеческий облик. И только глаза — ярко-зеленые глаза с черными вкраплениями — выдавали в нем сущность иного порядка. — Но теперь, когда я знаю, кто ты, мне понятно, что у тебя иной путь. И твоя война важнее, я вижу это. Быть может, еще свидимся.