– Маша! Это Никифоров. Михалыча мне дай. С Михалычем говорю, соедини.
Неведомый Михалыч отвечает где-то через минуту, и начальник станции излагает ему ситуацию.
– Николай Михайлович, у меня тут два солдатика от эшелона отстали. Нет, не от этого, зенитчики они. Ну да, видимо, он. Еще стоит? Уже отправляется? А как же… Хорошо, жду.
Пока Никофоров ждет решения неведомого Михалыча, телефонистка Маша разъединяет долго молчащую линию. Начальник станции снова крутит ручку индуктора.
– Маша! Никифоров это. Мне снова Михалыча дай. Знаю, что линию долго занимаем, но очень надо. Надо, Машенька, надо.
Телефонистка, смилостивившись, снова соединяет с Михалычем, тот отвечает еще минут через пять.
– Слушаю, Никифоров. Так, так… понял, хорошо, Николай Михайлович, постараемся успеть. До свидания, Николай Михайлович.
Начальник станции вешает большую черную трубку и поднимает на нас свои усталые глаза, окруженные сеткой мелких морщин.
– Значит так, ваш эшелон только что ушел, но приблизительно через час в Грязи прибывает литерный эшелон, меняет там паровоз и идет вслед за вашим. В Усмани он его догонит и перегонит, это ваш единственный шанс.
– Не возьмут нас в литерный, – падаю духом я.
– Может, и не возьмут, – соглашается Никифоров, – Михалыч с военным комендантом обещал поговорить, авось тот посодействует.
– А далеко до этих Грязей?
– Двенадцать километров, – отвечает начальник, – Грязи большая станция, узловая.
– За час дойти не успеем.
– Успеете, я вам дрезину дам, – успокаивает нас Никифров, – только Михалычу, то есть начальнику станции Семенову, обязательно ее сдайте.
Раз, два, раз, два, вверх, вниз, вверх, вниз. Я такие конструкции только в кино видел, но никогда не думал, что самому придется поработать приводом такой штуки. Поначалу мы разогнались километров до пятнадцати, но уже через три километра у меня начинает ломить спину, а через пять я окончательно выдыхаюсь. А Сашка продолжает работать своим рычагом как ни в чем не бывало. Вот уж двужильный парень, и это без всякого спортивного железа, культуризма и бодибилдинга. Только хорошие гены, ничем не отравленная экология и физический труд на свежем воздухе. Даже полуголодная кормежка в запасном полку не смогла подорвать здоровье заряжающего. Раз, два, раз, два, вверх, вниз, вверх, вниз. Дорога пошла на подъем, Коновалов один уже не справляется, скорость падает, и я опять впрягаюсь в эту качку.
Входную стрелку узловой станции проскакиваем, когда приближающийся султан паровозного дыма уже хорошо виден. За стрелкой, на основном пути нас уже встречает высокий худощавый старший лейтенант – военный комендант железнодорожной станции Грязи. Наша попытка скинуть дрезину с рельсов успехом не увенчалась, мы совсем выдохлись, пока доехали. На помощь нам приходит комендант, и мы втроем освобождаем путь уже под пронзительный свисток.
Мимо нас проезжает тормозящий паровоз, окутанный клубами белого пара. На несколько секунд мы глохнем и слепнем, а когда зрение и слух возвращаются, мимо нас, лязгая сцепками, проходят платформы с непривычного вида танками. Из башен танков торчат тонкие стволики пушечек. Как я понимаю, это английские «Матильды». Или «Валентайны»? До различия этих типов мои познания не доходят.
– Ну, что встали, разгильдяи? Трибунал по вам плачет, – приветствует нас комендант, – за мной, шагом марш, попытаюсь спасти ваши безмозглые башки.
Сашка подхватывает свою злополучную винтовку.
– А дрезина? – Вспоминаю я требование Никифорова сдать транспорт начальнику станции.
– Времени нет, – отрезает комендант, – эшелон всего минут десять стоять будет.
Начальником эшелона оказывается невысокий майор-танкист, одетый в кожаную тужурку, несмотря на еще холодные дни. Старший лейтенант излагает майору ситуацию, тот проходится по нам пристальным взглядом и коротко бросает:
– Документы!
Мы предъявляем наши красноармейские книжки без фотографий. Майор внимательно их просмотрел, только что на зуб не попробовал.
– Значит, не бросил бойца?
– Так точно, товарищ майор, не бросил.
– А если он и в боевой обстановке так же заснет?