– Бери своего Коновалова и оборудуйте сортир. Сделаешь – считай, отбыли наказание.
Выкопать яму – плевое дело. За последние три недели мы этих ям нарыли… А дальше что? Яма есть, но надо ее чем-то перекрыть. Да и визуально место для раздумий желательно изолировать. Положение опять спас Сашка. Они с Петровичем притащили несколько ровных стволов, и потомственный плотник с помощью топора и деревянных клиньев распустил их на доски. Доски вышли толстые, корявые и чудовищно тяжелые, но для наших целей вполне годились. Яму перекрыли, навес делать было не из чего, решили, что и так обойдутся. Из нарубленных сучьев сделали плетень и пригласили комбата принимать работу. Филаткин обновил наше сооружение и признал его годным к использованию.
– Так и быть, прощаю, но если еще раз…
– Мы поняли, товарищ старший лейтенант.
– Свободны.
Только справились с одной проблемой, как навалилась другая – вши. Вши это даже не проблема – это беда. Ума не приложу, где мы их подцепили, видимо, в пакгаузе на станции Воронеж-2. Войну со вшами мы постоянно проигрывали. Прибывающая из полка вошебойка давала передышку на три-четыре дня, после чего вши плодились заново. Вонючие порошки, которыми пересыпали белье и обмундирование, на них не действовали. Некоторые замачивали белье в бензине – это помогало, но я не рискнул. Наконец, появилось спасительное средство: «мыло К». Это мыло представляло собой вонючую желтую пасту. В этой разведенной водой пасте и надо было кипятить обмундирование и нижнее белье. Даже боюсь представить, что именно намешали в это мыло отечественные химики, но это было спасение. Окончательно вшей извели, когда построили баню, тоже в землянке. Осталось их по несколько штук на человека, но на это уже никто не обращал внимания.
Кроме того, в батарее начался дефицит бумаги. Все газеты, боевые листки и прочую макулатуру, попадающую к нам, артиллеристы пускали на самокрутки. Некурящих в расчете было двое: я и самый молодой – Коновалов. Свое табачное довольствие мы отдавали другим, и отсутствие бумаги в этом контексте нас не волновало, но печку тоже надо чем-то разжигать, тем более что свежеспиленные дрова сырые и разгораются плохо. Да и горят тоже не очень хорошо. Можно, конечно, нащипать тонкой лучины и использовать ее, но это долго и муторно. Тогда для этой цели стали использовать артиллерийский порох. Всех любителей этого дела я собрал в землянке и тщательно проинструктировал о том, сколько пороха можно закладывать в печку одновременно. Дело в том, что когда пороха мало, он горит относительно медленно, но если с его массой переборщить, то неминуема мощная вспышка. После этой вспышки голова напоминает обугленную головешку, на которой остаются только нос, пузырящиеся губы и глаза, если успел их закрыть. Лекция закончилась наглядной демонстрацией на открытом воздухе, полыхнуло знатно.
– Учтите, что все это происходит на улице и пламя распространяется во все стороны. При разжигании печки все уйдет в направлении открытой дверцы, напротив которой будет находиться ваша голова, ей весь жар и достанется. Ну, о последствиях я уже говорил. Все понятно?
– Поня-атно.
Без энтузиазма, на разные голоса протянули собравшиеся и разбрелись по своим делам. Пока что обходится без происшествий и пострадавших. Между тем весна начала брать свое: пригрело апрельское солнышко, осел снег на полях, побежали веселые ручьи. Природа начала оживать после лютой зимы. Как сказал наш старшина: «палка на елку лезеть». Октябрина дождалась своего часа, кое-кто уже начал заинтересованно поглядывать в ее сторону, но тут произошло непредвиденное – санинструктора у нас забрали. Октябрина собрала свои вещички, забралась в кабину ЗиСа, привезшего нам снаряды, и отправилась в штаб дивизиона. Однако чисто мужской наша батарея оставалась недолго.
– Ух ты-ы…
Вырвалось у одного из артиллеристов, наблюдавшего прибытие этого чуда. Из деревянной кабины выпорхнула девушка в серой шинели. Глазки голубенькие, губки бантиком, изящный носик, из-под шапки выбивается непокорная прядь светлых волос. Росточка она была среднего, обладала тонкой гибкой талией, перехваченной командирским ремнем. Шинель укорочена до зубовного скрежета всех уставов, зато она открывает симпатичные кругленькие коленки, которые не могут изуродовать даже толстые безобразные чулки. Стройные ножки исчезают в блестящих голенищах хромовых сапожек, явно сшитых на заказ. И в самом деле, грех такую красоту под суконной полой прятать. Короче, эдакая смесь порока и невинности, мужики от такого коктейля на стену лезть готовы, а мне показалось, что слово «стерва» у нее на лбу отпечатано.