— Слушаю, Герман!
Докладывал начальник штаба первого дивизиона. Командир полка слушал спокойно, но вот рука с телефонной трубкой вздрогнула.
— Что, что? Повторите!
У него вмиг нахмурились брови, глаза сощурились и стали колючими, злыми.
— Этого еще не хватало! — возмущенно проговорил он. Резко положил трубку. Но теперь желание прилечь и отдохнуть, одолевавшее его, исчезло. Он стал шагать взад-вперед по дощатому полу небольшой комнаты. Потом сел за стол, положив подбородок на ладони. «Как же случилось? — думал подполковник Герман. — Столько орудий вели огонь, сожгли тысячи снарядов — и, выходит, напрасно! Все стервятники улетели. А тут еще такой случай на батарее. Может, зря мне доверили полк?»
Длинной была служебная лестница, которая вела его, подполковника Германа, к командованию полком. В девятьсот тридцатом он, выпускник военно-артиллерийской школы, принял огневой взвод. Через четыре года стал командовать зенитно-артиллерийской батареей, которая не раз выходила победительницей на артиллерийских состязаниях. В сороковом году был назначен на должность командира отдельного дивизиона. Это было на Буковине, в Черновцах. Здесь дивизион принял боевое крещение, сбив в первые дни войны два бомбардировщика Ю-88. Трудным был отход на восток. Все время вели бои с самолетами и с наземными частями противника. Семь уничтоженных фашистских стервятников, пять подбитых танков — с таким боевым счетом дивизион дошел до Волги. Отдельный дивизион влился в полк. И Владимир Евгеньевич Герман назначен командиром этого 1077-го зенитно-артиллерийского полка.
«Это я, бывший босоногий мальчуган с окраинной калужской улицы, командую полком», — подумал Герман, вспомнив о своем безотрадном сиротском детстве, но мысли тут же перенеслись в сегодняшний день. Взглянул на карту-схему боевого порядка полка, на извилистую линию Волги: «Участок-то какой! Смотри, Герман, не подкачай!»
Размышления командира полка прервал голос дежурного.
— К вам старший лейтенант Даховник!
…В отделе кадров Даховнику сказали, что полком, куда его направляют, командует подполковник Герман. Старший лейтенант знал, что командир раньше относился к нему доброжелательно, но Даховник терялся в догадках, как он примет его теперь.
Шагнув навстречу Даховнику, Герман приветливо улыбнулся, подал руку.
— Снова к нам?
— Хватит жить на госпитальных харчах. Пора за работу, — оживленно промолвил Лука, глядя пытливыми! глазами на командира.
Герман ценил Даховника за мужество, отвагу, проявленные им в боях. Когда в отделе кадров сказали, что после лечения его направляют в полк, Герман сообщил, что у него нет командира 1-го дивизиона и что Даховник подходящая кандидатура на эту должность.
— А здоровье-то как? — докуривая Самокрутку из крепкой махорки, осведомился Герман,
— Раны зарубцевались. А от рубцов, говорят, человек крепче становится.
— Так-то оно так, — осматривал Герман щуплую фигуру Даховника. — Похудел, вижу, малость. Но ничего, наберешься сил. А теперь приступим к Делу. Посмотри-ка на схему!
На карте-схеме было изображено расположение зенитно-артиллерийских частей Сталинградского корпусного района противовоздушной обороны. Подполковник, очертив указкой прямоугольник, в центре которого находился поселок Спартановка, пояснил:
— Здесь занимает боевой рубеж наш полк.
Присматриваясь, Даховник уже ясно представлял расположение огневых позиций зенитчиков. Батареи 2, 3 и 5-го дивизионов стояли на холмистой местности между Спартановкой и Ерзовксй. Огневые позиции 4-го дивизиона были на левом берегу Волги близ латошинской паромной переправы.
— А вот здесь, как видишь, первый дивизион, — задержал указку Герман. — Ближе всего к штабу полка, к Волге, к тракторному заводу. — И, взглянув затем на Даховника, на его спокойное сосредоточенное лицо, продолжал: — Принимай первый, командуй! Дивизион — не батарея. Обязанности пошире. Дел побольше.
Твердой походкой вошел высокий худощавый артиллерист — старший политрук. Лицо молодое, ни морщинки, а на голове большие залысины. Это — комиссар полка Манухин. Герман представил ему Даховника.
— Знаю храбреца-молодца! — прозвучал веселый голос комиссара, когда он пожимал ему руку. — Опять среди своих! Верно говорят: своя часть — отцовская хата. А по зениткам, видать, сильно соскучился?