— Сынки мои, доченьки, не сдавайте Сталинград, — шептал боец, впадая в забытье.
А у другого орудия молодому бойцу наводчику Зарубину перебило обе ноги. Оставляя следы крови, он отполз на бугорок и стрелял по пикировщикам из карабина. И так, пока не кончился налет. А когда удалился гул самолетов, Зарубин обнял карабин и, тяжело дыша, сказал товарищам:
— Отвоевался, отомстите за меня…
Метался по огневой, обычно спокойный, уравновешенный, командир взвода лейтенант Курносое. Он управлял огнем. Когда на одном из орудий ранило заряжающего, — подменил его. И вот он уже подносит снаряды к соседней пушке.
Призывный голос его звучал вдохновляюще:
— Смелее, ребята!
Подбежал к раненному в голову и руку командиру батареи. Позвал Земцову, чтобы перевязала раны. Кур-носов вернулся к орудиям. Бочков торопит санинструктора: «Скорее, скорее…», а сам окидывает огневую взглядом воспаленных глаз. Поднимается на ноги. «Бочкова не так легко прибить, волжская закалка…» — шепчет он запекшимися губами. Как ни настаивали товарищи, не оставил огневой, продолжал командовать батареей. А на теле Бочкова было уже десять ран.
Ночью пятая переместилась, встала недалеко от прежнего места. Тщательно была замаскирована огневая позиция. Но вот скоро пикировщики навалились и на батарею. Расчеты отбили натиск «восемьдесят седьмых», воющих на все лады своими «свистульками». Но затем по батарее стали бить артиллерия и минометы.
Немецкая пехота при поддержке танков двинулась в атаку на подразделения, державшие здесь оборону. Командир батальона по телефону просит Бочкова:
— Леша, родной, поддержи огнем!
Зенитки ударили по пехоте и танкам, двигавшимся в центре. Танки, которые пошли справа, встретили расчеты противотанковых пушек. Три бронированные машины покрылись черным дымом. Остальные поползли в балку. Но новая группа танков и пехоты появилась слева.
Бойцы стрелкового батальона бросились навстречу противнику, пытавшемуся пробиться на левом фланге. Завязались отчаянные поединки. Четыре танка окутались черными клубами дыма. У остальных экипажей не выдержали нервы, и они повернули назад.
Тем временем с наступавшими в центре автоматчиками наши пехотинцы завязали рукопашную. Приближалась новая цепь гитлеровцев. Их вовремя заметил Бочков, подал команду, и орудия осколочными снарядами остановили врага. Гитлеровцы залегли и так не поднимались больше часа. Их добили наши пехотинцы, перешедшие в контратаку.
Численное преимущество на стороне противника было явное. Но преодолеть рубеж стрелкового полка, в боевых порядках которого действовала зенитная батарея, гитлеровцам никак не удавалось. Слишком высок был моральный дух защитников своей родной земли. У каждого в душе пламенели слова клятвы, данной здесь, на волжском берегу: «Ни шагу назад!»
Трудно сказать, какой по счету была очередная атака фашистов. Алексей Бочков выбежал из окопа, чтобы посмотреть, что происходит вокруг, и в этот момент еще четыре осколка впились в его тело. И он, обессиленный, позвал политрука Солуянова.
— Командуй батареей, комиссар… — И добавил: — Выстоять надо… Нельзя отступать…
…Два дня прошло, как отправил Ершов батарею на передний край. В штабе знали: трудно там, очень трудно. Но вот на КП полка привезли Алексея Бочкова. Сняли с машины. Пришел врач. Рядом Ершов.
— Сегодня трижды передавал приказание отправиться в госпиталь, — и сердито и душевно произнес командир. — Почему же…
— Почему не выполнил приказ? — тихо отозвался Бочков. — Сердце требовало оставаться на огневой, пока держали ноги…
Ершов поцеловал комбата.
— Спасибо. — И, как бы уже адресуясь к тем, кто стоял здесь, продолжил: — Вот он, советской закалки человек: падает, а дерется, умирает, а рвется в бой…
Медленно, будто с тяжелой ношей, Ершов направился в лабиринт отсеков, спрятавшихся под многометровой толщей речного берега. Сколько важных дел постоянно беспокоили командира: доставка боеприпасов, продовольствия, смена огневых позиций, пополнение боевой техники… В эти минуты будто ничего не касалось его, в голове — один лишь комбат Бочков с тринадцатью ранами на теле… Вот такими, как Бочков, богатырями видел Ершов бойцов, командиров, стоявших на огневых позициях сражавшихся зенитных батарей.
Его мысли прервал надтреснутый басок начальника штаба Парицкого:
— Крупные группы самолетов идут курсом к центральной переправе!
Глаза Ершова мгновенно расширились:
— Объявите тревогу!
14. Переправа, переправа…