А спустя несколько дней в землянку, которую обычно называли командирской, зашел запыхавшийся письмоносец и подал Новицкому «треугольник»:
— Это вам. От жены, наверное…
Нет, не ждал Новицкий весточки из дому. В первые дни войны его жена с маленьким сыном уехала из Черновиц к родным в Станиславовку — село, расположенное вблизи Каменец-Подольского. А там теперь хозяйничают фашисты. Кто знает, что уготовили они семье советского командира, коммуниста?
Прочитав обратный адрес на «треугольнике», Новицкий обрадовался: письмо от Даховника, Лука сообщал о своем незавидном положении закованного в гипс «лежачего» раненого. А в конце писал; «Рад бы тебя увидеть, Иван. Но разве это возможно?»
Новицкий, не долго думая, к командиру дивизиона:
— Разрешите навестить фронтового друга? — и на стол — полученное письмо.
— От Даховника. Отозвался? — приподнял большие темные глаза невысокий ростом, крутоплечий подполковник Герман. — Откуда пишет?
— Да здесь он, совсем недалеко!
…Выздоровление Даховника шло медленно! Больше всего беспокоила нога. Передвигаться совершенно не мог. Но врач заверял, что вскоре Лука сможет не только ходить, но даже плясать гопака. Даховник с нетерпением ждал, когда настанет такое время. Часто думал о своих фронтовых друзьях. На посланное в дивизион письмо не получил ответа. И вдруг сообщают!
— Старший лейтенант Даховник, к вам гость!
Вошел в накинутом на плечи белом халате человек, спросил зычным голосом:
— Лука Даховник здесь?
— Хлебороб! Ваня! Проходи, проходи, дорогой!
Широко улыбаясь, Новицкий шагнул к Даховнику,
— Здравствуй, друг! — и по-мужски крепко поцеловал. На тумбочку положил переданные товарищами подарки. — Привет тебе, Лука, от бойцов дивизиона, от подполковника Германа.
— Спасибо, спасибо. Вот радость!
— А ты, вижу, лежишь бревном. Похудел-то как! — всматривался Новицкий в лицо друга. А у Луки щеки воскового цвета, синие дуги под глазами. Ноги, плечи — все в гипсе. — Да, здорово тебя тогда накрыло, — сочувственно говорил Хлебороб.
— Те раны — чепуха, — пояснил Лука. — Новые добавились.
— Каким образом?
— А вот слушай меня. Лежал я с месяц в медсанбате. Затем всех нас погрузили в санитарный поезд и повезли. Где-то на перегоне слышим: трах-бах! Бомбы. Вагон — вдребезги. И меня снова царапнуло.
— Все потому, что фашистские самолеты разгуливают привольно, — донесся из угла палаты хрипловатый басок.
— Как это привольно? — возмутился Даховник. — А сколько их под Москвой пристукнули, да и на других участках фронта?
— Но ваш-то эшелон подковырнули и показали хвосты, — послышался тот же хрипловатый голос. — Так что, старшой, помолчи, коль ты зенитчик!
Новицкий криво улыбнулся, а у Даховника вздрогнули скулы, сверкнули сердитыми искорками глаза:
— Так что ж, по-твоему, зенитчики зря хлеб едят? — зло выдохнул он. — По-твоему, зенитчиков на мусор? А?
Обладатель баска молчал. А сосед его по койке с ядовитой усмешкой взглянул на него:
— На пень наскочил, дружок! Лучше смотри под ноги!
— Просто не туда гнет парень, — с сердцем вымолвил Даховник.
— Ладно уж, оставь его, Лука, да успокойся, — примирительно сказал Новицкий. — Скажи лучше, сколько тебе придется здесь пролежать?
— Кто его знает. Хочется скорее выписаться да на огневую. Эх, а я не спросил, где же вас искать?
— Мы стоим в Сталинграде, в Спартановке.
— Вот оно что! Давно прибыли?
— Недели три назад. Раньше не мог навестить. Оборудованием огневой занимались. Сам понимаешь — дел по горло.
В палату вошла сестра. Стройная, с миловидным личиком и каштановыми волосами, завитушками спадающими на плечи. Вопросительно посмотрела она на гостя. «Долго еще будете?» — прочитал Новицкий в ее взгляде.
Но она сказала другое:
— Больному отдыхать пора.
— Режим или забота? — уточнил у сестры Новицкий,
— И первое и второе.
Гость мгновенно встал с табуретки, лихо щелкнул каблуками, представился.
— Я по-военному не умею, — промолвила девушка, подавая руку. — Елена Земцова!
— На Волге родилась, выросла, — пояснил Даховник. — А теперь вот видишь, хлопочет здесь с утра до вечера. Со всем справляется. Золотые у нее руки.
— Так уж и золотые… — в глазах Лены заиграла лукавинка. — Примите лекарство, больной. Пора уже! — поднесла она микстуру и вышла из палаты.
— Боевая сестричка, — заметил Новицкий.
— А говорливая! О Волге станет рассказывать — заслушаешься.
Распрощались друзья с надеждой встретиться на огневой позиции.
«Значит, наш дивизион на Волге. Как бы быстрее попасть в свою батарею», — думал Даховник, истосковавшийся по друзьям, по зенитному делу. А время летело быстро. Отступили зимние морозы. Потемнели снега, обласканные солнцем. Балки и буераки наполнились талыми водами.