Третий щелчок пальцев заставил кристаллы мигнуть и погаснуть.
Комната погрузилась в темноту.
Я лежала в ней, свернувшись под одеялом, спрятавшись в нем с головой на самом краю огромной кровати, и прислушивалась к мягкой, как вата, тишине.
Ни шагов, ни шума машин, ни голосов с улицы – ни даже завываний ветра.
Ни мышей, скребущихся в стенах и за гобеленами, ни кошек, следящих за мышами, ни собак.
Даже угли в камине вели себя тихо.
Странное место.
***
В полутемном баре было уютно и тепло.
Я любила приходить туда вечером в будни после учебы ради вишневого пива, картофельных шариков с сыром и одного из барменов.
Одной из.
В тот вечер ее ловкие пальцы мешали колоду Таро – ту самую, старую, которую я принесла, чтобы был повод поговорить.
Наверное, мне хотелось говорить хоть с кем-то, и эта девушка, рыжая, как октябрь, с короткой стрижкой, обнажающей скулы и татуировку-лотос на шее сзади, была прекрасным собеседником. Или слушателем, если мне хотелось выговориться.
Должно быть, у барменов это профессиональное, но я хотела верить, что когда она улыбалась мне – она улыбалась по-особенному и только мне.
– Тяни три, – приказала она, протянув мне веер колоды, и улыбнулась растерянно. – Давно я такого не делала.
Между коктейлем и кофе я вытащила себе три карты – по одной на прошлое, настоящее и будущее, и рыжая женщина с лотосом на шее, с ловкими руками, которые бывают у барменов, музыкантов и волшебников, сказала мне, что я есть.
Повешенный означал, что я запуталась и застряла – и я правда чувствовала себя так, словно вишу вниз головой, а мир вокруг смеется и ускользает из-под контроля.
Смерть, рыцарь на бледном коне, несла перемены и рядом с Повешенным читалась как освобождение от пут.
Иногда это освобождение сопровождалось падением и ударом о землю, предупредили меня. Больно, но лучше так, чем вечно болтаться ногами вверх.
Последней картой выпал Маг. Первый аркан.
– Возьми жизнь в свои руки, – рассмеялась девушка с лотосом на шее. – И твори свою волю, потому что больше ничего не остается. А мне пора, золотце. – Она собрала карты вместе, сложила в картонную коробку и вернула мне. – Еще встретимся.
Через две недели после этого закончились мои первые отношения – достаточно долгие для того, чтобы на что-то надеяться, слишком неясные, чтобы надежды могли оправдаться. Они истлели, сгнили, как неубранный урожай к концу дождливого октября. Я перестала висеть вниз головой, но, кажется, ударилась о землю так больно, что провалилась в царство теней – и блуждала в нем, пряча себя настоящую от всех, кто со мной говорил, и от себя самой.
Через месяц я проснулась от кошмара в огромной темной комнате, на незнакомой мне постели, большой, холодной, и не сразу поняла, где я нахожусь и что произошло. Я плакала во сне – и не помнила, что мне снилось, что-то плохое, что-то из прошлого, что-то, где за мной гнались и почти догоняли.
Флакончик с волшебным зельем, который вручил мне знакомый маг, больше не вызывал никаких сомнений. Я сделала глоток неприятно-сладкого чего-то, отдающего микстурой, перевернулась на другой бок и смотрела в темноту, пока глаза сами не закрылись.
С той стороны стекла
План приставить канделябр к чьему-нибудь горлу и узнать все, что нужно, успешно провалился: с утра я уже не была столь смелой и злой, как думала о себе вечером. Сильвия, явившаяся на мой зов так быстро, словно ходила сквозь стены, с ласковой насмешкой посоветовала мне искать знания там, где их должно искать.
То есть в библиотеке.
И вот я оказалась здесь, среди шкафов и старых книг.
Было прохладно и тихо, очень светло и так же пыльно.
А еще у меня обнаружились ровно две проблемы с доступом к знаниям.
Для начала от заклинания, которое давало возможность читать на незнакомом языке, кружилась голова, стоило открыть книгу и коснуться взглядом строк. Это было… печально и очень затрудняло поиск, потому что мне то и дело приходилось садиться на стул, на ступеньку стремянки или даже на пол и пытаться дышать, не чихая то и дело от пыли.
Вторая проблема была серьезнее – я не знала, что мне искать. Где искать и как – я тоже не знала. Кем бы ни был владелец замковой библиотеки, он, кажется, не интересовался ею и не следил за ней. Книги словно сложили сюда просто, чтобы сложить, и так и оставили.