Дамблдор заговорил, холодно и торопливо, будто стараясь спрятаться за словами. Поставить их, словно стену, между собой и собеседником:
— Мы защищаем его, потому что было важно обучить его, воспитать, дать ощутить свою силу…
Самое главное не раскрывать глаз, чтобы Северус ни о чем не смог догадаться.
— Чтобы подготовить к противостоянию с самым большим чудовищем нашего века.
— Вы сохранили Гарри жизнь, чтобы он мог умереть в нужный момент?
Пусть Северус ненавидит. Пусть чувствует себя обманутым. Ненависть придает сил. Если бы он, Альбус Дамблдор мог ненавидеть, может быть, ему не было бы так страшно?
Но кого ненавидеть? Волдеморта? Самого себя?
— Чему ты удивляешься, Северус? — спрашивает он.
Альбус намеренно старается казаться отстраненным. Зачем добавлять тяжести любимому ученику? Своему соратнику? Ведь и без того ноша тяжела.
— Сколько мужчин и женщин умерли у тебя на глазах, Север?
— В последнее время только те, кого мне не удалось спасти, — с несвойственной ему горячностью произносит Снейп. — Вы меня использовали.
Альбус хотел, чтобы Северус злился, но почему его слова так больно ранят?
— Я шпионил для вас, лгал ради вас. Подверг себя смертельной опасности. Сделал всё, чтобы защитить сына Лили Поттер. А теперь вы говорите, что выращивали его, как свинью на убой!
— Очень трогательно, Северус, — серьёзно сказал Дамблдор. — Ты уже привык заботиться о мальчике?
— О нём?! — закричал Снейп. — Экспекто Патронум!
Из кончика его палочки вырвалась серебряная лань. Она приземлилась на пол кабинета, один раз пробежалась по нему и выпрыгнула в окно.
Дамблдор смотрел, как она улетала, и когда её серебристое сияние исчезло, повернулся к Снейпу.
Глаза старика были полны слёз:
— Даже после всего, что случилось…?
— Всегда, — отрезал Снейп.
Ночь выдалась жаркой. Немудрено, ведь сейчас июль. Верхушка лета.
Пятнадцать лет! Долгие пятнадцать лет пролетели, словно секунда.
Альбус потянулся, извлекая из стола зеркало в овальной раме. То было непростое зеркало, как и всё в этой комнате. Магическая поверхность словно впитывала в себя образы тех, кто когда-то в него гляделся, пусть даже и мимоходом.
Впитывал для того, чтобы являть образ случайным любопытным взорам.
Лили Эванс предстала перед глазами старого директора Хогвартса такой, какой она была много-много лет назад.
Девушка обернулась. Взметнулись длинные густые волосы. Вовсе не алые и не огненно-рыжие, как их любят описывать многочисленные летописцы. Волосы Эванс были цвета опавшей листвы, её можно было бы назвать блондинкой. Огонь не так уж сильно пылал на хорошенькой головке — червленое золото, вот на что походили шелковистые пряди. Овальное лицо с довольно крупными, правильными чертами. Высокий лоб, нежные скулы, большие выразительные глаза; прозрачно, а не ярко-зелёные, как у её сына. Длинные пушистые ресницы; густые брови; живая, яркая, полная огня и лукавства улыбка.
В настоящей Лили Эванс, в той, какой она была, а не той, какой стала, не было ни болезненной хрупкости, ни утонченности, ни надломленности. Она была полнокровной, горячей натурой; жизнелюбивой и упрямой. Из тех, кто берёт жизнь за рога и поворачивает в нужную им сторону. Из тех, кто способен на пустом месте воздвигнуть цветущий сад, на камнях развести пламя и выжать слезы из стали.
Отражением — вот чем стала эта девочка.
Её судьба потерялась, растворилась, поглотилась другими судьбами: Лорда Волдеморта, Гарри Поттера, Северуса Снейпа, Джеймса…
Лили…
Лили Поттер…
Лили Эванс…
Жизнь, которой не случилось.
Любовь, которой не было.
Едва пригубленная Чаша материнства.
Та девочка отдала жизнь не за знамя, не за средство борьбы — за сына. Ты так хотела, чтобы у твоего сына был шанс!
Прости, Лили. Шансов — нет.
Девушка в заколдованном зеркале всё оборачивалась и оборачивалась. Так способны кружиться только балерины и воспоминания.
Взлетали волосы, расцветала на губах улыбка. Снова и снова. Снова и снова. Снова и снова.