Витольд поднял голову.
— В таких ситуациях всегда остаются недовольные. Что с ними?
— Люди собираются здесь, в Чаще. У их предводителя — Гэри, договор с Хранителями, вот почему они пропускают беглецов. Он создал маленькую армию, которая вредит Адаманту как может. В ответ Ванвельт создал оборотней. Огромных волков-переростков. И Чаща впустила их. Аф говорил, что теперь только Сердце безопасно…
— Кто такой этот Гэри?
— Здоровенный детина в маске, которую никогда не снимает. Говорят, у него с Адамантом свои счеты, тот вроде бы ему лицо попортил.
Отшельник недоверчиво усмехнулся. Инвари пожал плечами:
— За что купил, за то и продаю, отец. Сам я лица его не видел, но вожак из него стоящий, дисциплина в лагере хоть куда, а там ведь женщины, дети.
— А чего это ты мне все так вот, просто, рассказываешь? — спросил вдруг старик. — Друг я тебе, али знакомец хороший? С тех пор, как я Арлону служил, годы прошли, а ежели я изменился? Ежели к новому королю переметнусь, за шкуру свою опасаючись?
— Я не сказал тебе ничего такого, о чем бы Адамант не догадывался, — пожал плечами Инвари, — а если ты вдруг заинтересуешься, помощь от тебя может быть неоценимая. За просто так люди против узурпатора не пойдут, денег у Гэри нет, значит, нужна идея. Если отыщется законный наследник престола, его поддержат и купцы, которым непосильные налоги платить невмоготу, а тогда будут и деньги и оружие, и простой люд, который от страха уже на улицу не выходит.
— А благородные как же?
— Благородные отсиживаются в фамильных владениях, и носа в Ильритану показать не смеют. Я, гуляя по столице, проследил — почти все дома, принадлежащие знати, заколочены.
— А я-то думал, Адамант их до поры до времени обласкает! — искренне удивился старик. — И станет постепенно узел на их шеях туже завязывать, чтобы и вздохнуть без его разрешения не смели.
— Это странно, — согласился Инвари, — если их мнение, связи, деньги, традиции, наконец, для него ничего не значат, следовательно, он очень уверен в себе и в своих силах и, следовательно…
— …За ним кто-то есть, — закончил художник, — чьи-то деньги, связи, мнения. Кто-то его поддерживает? Брат?
Инвари покачал головой.
— Адамант — очень сильный маг, — осторожно заметил он, — я сам в этом убедился. Он талантливый и разносторонне образованный ученый и у него… очень странные обряды.
— Стоп! — прервал старик. — Не делай поспешных выводов. Вызывать духов еще не значит опираться на другой план бытия, ты ведь, в этом его подозреваешь?
Инвари кивнул. «Духов!..» — подумал он и вздрогнул, как наяву увидев бьющийся в центре подземелья сгусток пламени.
— Истина проста! — назидательно заметил Витольд. — И лежит всегда на поверхности. Но, увы, она — иногда — невидима.
Инвари склонил голову, соглашаясь.
— Я вижу на твоем лице следы недавно перенесенной тяжелой болезни, — между тем спрашивал художник, — это как-то связано с Адамантом?
Инвари отвел глаза.
— Если связано, — продолжал допытываться Витольд, — то ты вряд ли проговоришься о том, чего он еще не знает.
Юноша подавил тяжелый вздох. Не хотелось снова вспоминать, как он по собственной глупости стал смертоносным орудием в руках герцога. Но старик был прав, и, не вдаваясь в подробности и не называя лишних имен, он рассказал о насланной эпидемии.
По мере его рассказа лицо художника все более мрачнело.
— Герцог стал гораздо сильнее, чем раньше! — заметил он, когда Инвари закончил рассказ. — Слишком. Может быть, ты и прав, подозревая его в получении помощи от потусторонних сил. Но кто из многочисленных тварей поддерживает и ведет его? Какой-нибудь давно умерший великий волшебник или злой гений? Демон? Духи стихий?
— Не знаю, — честно сказал Инвари. — Только мне почему-то кажется, что это он использует их силы, а не наоборот.
— То есть, ты хочешь сказать, что не их разум повелевает им, а его — ими? — воскликнул старик. — Но, поверь мне, Адамант всегда был посредственным магом. Да, он проявлял недюжинные способности в лабораторных науках, был блестяще образован, начитан, вел бурную переписку с университетами, да, он был талантлив более чем любой из его братьев, но его магии хватало только на то, чтобы ускорить распускание роз, что он и делал, надеясь, что Рэа обратит на него свое внимание, ибо она боготворила белый цвет и, соответственно, белые розы.
Инвари почувствовал жар в груди. Рэа, Рэа! Белая королева из белой страны. Солнце, вставшее на Севере и явившееся в Ильри!
Старик внимательно смотрел на него.
— Ты можешь рассказать еще многое, — тихо произнес он, наконец, — но мне уже нет нужды слушать. Ты пойдешь до конца, юный дэльф, ради своей белой мечты! И тебя ничто не остановит. Ты уничтожишь любого, кто посмеет помешать восстановлению справедливости, но не ради самой справедливости, а ради…
Инвари гневно вскинул голову и увидел, как художник отирает скатившуюся по щеке слезу.
— Поверь мне, — прошептал Витольд, — она была еще красивее и светлее, чем мне удалось запечатлеть. Даже на смертном ложе!
Не глядя друг на друга, они долго молчали.
— Возвращайся к костру! — наконец, резко приказал старик. — Мне предстоит тяжелый выбор.
Инвари молча поднялся и вышел наружу. Падал снег. Пушистые хлопья. Шторм спал, как убитый. Инвари закутался в свой поношенный плащ, вытянул ноги к потухшему костру и загляделся на падающие снежинки. Снежинки, прилетевшие с Севера, из белой страны.
Скудный паек все-таки сделал свое дело! Утери с удивлением обнаружил, что не может долго стоять — падает от слабости.
Его вздернули за растянутые руки. А для верности накинули на шею петлю. Стоило коленям подогнуться, и петля затягивалась. Вот почему он старался стоять — почти на цыпочках, их последних сил, чувствуя то удушье, то нестерпимую боль в вывернутых руках.
Он простоял так долго. Когда удавалось глотнуть свежего воздуха — а здесь, хотя они и не покидали Подземелье, после зловония ямы он казался чистейшим — Утери оглядывал круглую комнату, выложенную подозрительно бурым кирпичом; огромный очаг в дальней стене, в котором на угольях стояла жаровня, а из нее торчали какие-то металлические палки; громоздкий стол напротив, а рядом на удивление новые и, наверное, мягкие стулья. За столом сидел некто, с головой закутанный в черное. Лицо его было опущено, и Утери даже показалось, что тот спит. Во всяком случае, когда рыцари притащили его сюда и подвесили, некто даже не пошевелился.
Время шло. Сознание Утери все чаще заливала темнота — ноги уже не слушались и веревка давила на горло постоянно. Ни одного вопроса задано не было. Когда, наконец, Утери захрипел и забился в агонии, черная фигура шевельнулась и выпростала руку. Веревки, удерживающие Белого брата, лопнули, и он рухнул на пол.
В то же мгновение из-за низенькой дверцы послышались шаги, и в нее с трудом пролез Ванвельт Черный Волк. За ним поспешали двое: низенький толстяк и высокий костлявый молодец, оба в красных фартуках и перчатках.
Заметив раскинувшегося на полу юношу, Ванвельт сделал знак, и палачи бросились к нему. Толстый заглянул лежащему под веки, прощупал пульс. Кивнул худому. Тот вышел из комнаты, но скоро вернулся, неся ведро воды, которую и вылил на Утери.
Ванвельт укоризненно взглянул на сидевшего за столом.
— Ты едва не убил его, Мор! Опять?
— Ну не убил же! — фигура пошевелилась, устраиваясь удобнее. — Зато я получил массу удовольствия, ощущая его агонию! Нет ничего прекрасней в этом мире, чем агония живого существа, живого и, желательно, разумного! Зверушки умирают, не раздумывая. Не получая от процесса никакого удовлетворения! Фу — и нет его! А здесь? Нет, Ванвельт, жизнь все-таки прекрасна и удивительна, если смертные так не хотят с нею расставаться!
Ванвельт с любопытством поглядел на Мора.