— Эй. Я не Соня, — ошарашено глядя на Рикки, пробормотал Гнойный. — Не называй меня так!
Он побледнел и изменился в лице.
— Не называйте меня так!
Никто особенно и не понял, что произошло дальше. Гнойный закричал, обхватил голову руками, упал на колени. Задрожав, стаканы, тарелки и вся стеклянная посуда лопнула, разлетаясь осколками. Взрывной волной разнеслись по столовой окна. Ручьями по кафелю, застлавшему пол, пробежались трещины. Они поднялись по стенам и затихли, тонкими дорожками тянущиеся к потолку.
Генерал опустился вниз, обнимая дрожащего парня. Подняв взгляд, он посмотрел на Директора, но увидел перед собой только спину Рикки. Он всё ещё стоял между ними, раскинув руки в стороны и защищая их обоих.
========== В этот раз заберут пятерых, часть 1 ==========
Хима сидела на лавочке в коридоре рядом с проходной. Она болтала ножками, держала за руку Рикки и что-то ему рассказывала. В удушающей тишине первого этажа её слова туманным облачком обволакивали компанию собравшихся вокруг ребят, вызванных на «допрос». Они сидели на лавках и на полу или стояли, подпирая собой стены, молчали и слушали, что говорила девушка.
— Да ты не волнуйся. Гной сильный, он справится. — За последние пару часов её голос не приобрёл никакого необычного выражения. Словно и не произошло в Доме ничего странного, страшного или того, что могло бы вывести девушку из равновесия, каким можно было считать привычное состояние, весёлое и беззаботное, непринуждённое, не отягощённое ничем серьёзным, что так беспокоило взрослых. — Я очень хорошо его знаю. Гной — хозяин Дома, а это значит, что нет среди воспитанников человека сильнее. Да ты и сам видел. Вот до Гноя был Хайд. Я тогда ещё совсем маленькая была. Так здесь раз в год перекладывали проводку и часто-часто меняли лампочки, потому что они всегда перегорали. А сейчас раз в год меняют стёкла в окнах, потому что они бьются. Никто не знает, почему, но все знают, что это Гной тому причина. А предъявить ему ничего не могут. Ну как это объяснишь?..
Проходная была единственно аккуратным местом в Доме, непринимаемо чужим, потому что только здесь могли появиться люди из внешнего мира. Здесь тоже повсюду были большие зеркала. Они вытягивались во весь человеческий рост, чтобы неустанно напоминать чужим людям, что в Доме им не место. Воспитанники не любили задерживаться здесь, но сегодня все привычки были спешно отброшены, а тревога за то, что происходило в стенах Дома, неожиданно оказалась сопоставима с чувствами, вскрываемыми мыслями о жизни за стенами — теми, из-за которых воспитанники не сразу принимали не таких.
— Ребята не особенно дружелюбны к новичкам, но это простая осторожность, — объяснила Хима. — Мы же не знаем, что вы собой представляете. Мы всего лишь проверяем вас на прочность, так что не держи на Гноя зла. Он бы ничего тебе не сделал. Ну, поколотил бы малость, и что с того? Вы, мальчики, никогда не узнаете, что делают с новенькими девочками. Тогда ваши проверки показались бы детской шалостью.
Но стоило лишь шаг в сторону сделать — и всё это пропадало; Дом открывался истинный: с его тайнами и секретами, изложенными на стенах, с высокими потолками, зеркалами, прячущими от посторонних глаз всё, что только можно. Место со своими порядками и теми, кто за этими порядками следит. Законченными циклами, не показывая своего лица, не раскрывая своего предназначения — такие были самыми особенными даже среди прочих. И уходили они первыми.
Проводники. Слово, что всегда дрожало на губах, не слетая с них.
— Кем был тот мальчик? Ну… мы лично не были знакомы. Окси много болел, редко появлялся в столовой и на занятиях и ни с кем из Дома не дружил. А, я знаю! Он писал красивые стихи. Их иногда можно было увидеть на стенах. На стенах есть много интересных вещей. Пойдём, я тебе всё-всё покажу.
Хима спрыгнула со скамейки и потянула Рикки на себя.
— Да ты не волнуйся. Я знаю, что сказали никуда не уходить. Мы не будем уходить, на первом этаже тоже много интересного есть.
Они появились как всегда неожиданно, не предупредив никого. Лишь один человек в Доме почувствовал неладное, да и он не смог вовремя всё понять. Остальные же осознали случившееся с опозданием. Непростительным для тех, кто был замешан в этом, и совершенно ничего не значащим для остальных. Но их замешательство было объяснимо: ранняя осень — никогда ещё это не происходило так скоро.
Но кто бы ни сделал эту ставку сроком, обернуть время вспять было невозможно. Приблизилась та самая пора, когда приходило время отдавать Дому должное.
Стены, взывая к воспитанникам, возвестили о ней.
СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО СОНЕЧКА БЛАГОДАРИМ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО ТЕБЕ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА ПЕРВЫЙ СОНЕЧКА СОНЕЧКА ПЕРВЫЙ УШЁЛ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА В ЭТОТ РАЗ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА ЗАБЕРЁТ ПЯТЕРЫХ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА
***
Старуха спускался по лестнице, его тяжёлые шаги эхом отдавались в непривычно пустых для утра понедельника коридорах: за весь путь ему так никто и не встретился. Где-то наверху ещё остались чужие голоса, но первые этажи Дома утонули в тяжёлом молчании, которое прерывалось постукиваниями молотков и шумом дрели.
Сегодня стены были особенно грязны и невзрачны, темны и унылы. Холодный воздух разлетался по коридору, проникая в него через открытые форточки. Воспитателю пришлось закрывать их; отопление в Доме уже дали, но работало оно с перебоями, как и всегда в суровую осень, отличающуюся отменной непогодой. Давно он не выбирался в город, подумал Старуха. Пришла пора завалиться в какой-нибудь кабак и отдохнуть там хорошенько. Возможно, даже на следующих выходных… Да только кто теперь его отпустит?
Тот мальчик — Мирон — теперь уже навечно склонивший голову над письменным столом в своей комнате, таким в стенах Дома и останется. Он на других воспитанников похож не был. Последние пару лет не покидал стен лазарета на третьем этаже, а в последние месяцы даже на первый в столовую не спускался. Не общался ни с кем, к нему если и приходил кто, то только Саня, в чьей группе он числился. Старуха, вот, не приходил. Ему и своих ребят с головой хватало. А тут ещё и Гнойный со старшими, гораздые на выходки, стали малышню чему попало учить. Годы выпуска — самые противные, с первого дня, стоило только ему оказаться здесь, говорили Старухе. И вот второй раз он лично убеждался в этом.
Это произошло снова. Нет, конечно… Это всё может быть и совпадением. Им очень повезёт, если сейчас всё закончится.
Старуха шёл к Директору и размышлял о том, что постоянно не позволяет детям Дома спокойно покидать его стены, смотрел на эти самые стены и, сколько бы ни бился, не мог увидеть в них ничего, что помогло бы ему дать ответы на его вопросы.
Воспитатели собрались в одном из пустых учебных классов.
— Отправил преподавателей домой. Занятий сегодня не будет, — как раз говорил Директор, когда Старуха, не постучавшись, вошёл в кабинет, сразу же сменяя Директора на посту человека, к которому было обращено всеобщее внимание.
Все знали: Старуха был одним из тех, кто видел место происшествия своими глазами. Его сгорбленная, ссутулившаяся фигура в обносках скорби несла в себе больше, чем тихие всхлипы воспитательниц девчачьих групп, поэтому заговорить с ним никто первым не решился. На Старухе лица не было, но по здешним меркам он всё равно держался неплохо.
— Они все в голос говорят, что это самоубийство, — могильным тоном сообщил воспитатель. — Заводить уголовное дело или нет — это ваше дело, но экспертиза покажет, что это самоубийство. Сейчас они допрашивают Славу, Денис остался с ним. Саня уехал в больницу оформлять бумаги. Мирона похоронят здесь, на кладбище, послезавтра.
— С Сашей всё нормально? — нарочито спокойным будничным тоном спросил Директор. Но в его голосе всё равно не укрылось волнение. Не столько за погибшего или за его семью (говорить с которыми придётся именно Директору), сколько за оставшихся, кому придётся многое сейчас пережить.