— Нет. Не знаю. — Старуха отвёл потяжелевший взгляд в сторону, посмотрел в окно. — Всяч… То есть Лёша Борисов отправился с ним. Если случится что — сообщит мне или Дену.
Погода за окном испортилась в конец. На город надвигалась буря и Дом словно чувствовал её приближение. Капли ледяного дождя уже начали колотить по окнам. Несмотря на ранее время, всё вокруг стемнело, в коридорах и комнатах уже загорелись огни. Старшие разогнали малышей по спальням и сами предусмотрительно не высовывали носа, чтобы не попасться под горячую руку воспитателям. Дети и сами прекрасно всё понимали.
На первом этаже мальчики молча помогали работникам столовой и завхозу заколачивать досками окна. Они подметали пол и собирали в мешки осколки стекла и посуды, сваливали их в кладовку, чтобы выбросить, как только появится возможность выйти на улицу. А такая предвидится теперь нескоро. За окнами расходилась не по-осеннему суровая гроза.
Когда ребят закончили допрашивать, Генерал сказал всем разбредаться по комнатам. Букер и Замай переглянулись, очевидно, ожидая Гнойного, но воспитатель покачал головой: «Потом». Гной вышел из директорского кабинета последним, выглядел он ужасно. И не полиция его таким сделала, понимали все. Генерал положил руку ему на плечо и подтолкнул парня. Ребята безмолвно стояли внизу, глядя, как хозяин Дома уходит вслед за воспитателем, исчезает хрупкой линией, теряясь в настенных повествованиях.
Генерал привёл мальчишку в свою комнату. Сказал сесть на кровать, сам без сил опустился на стул. Долгое время они просто молча сидели, даже не глядя друг на друга; это молчание, да и эта компания в целом были неприятны им обоим. Но Гнойный был слишком подавлен даже для ребёнка Дома, чтобы его просто так отпустить. Что-то в нём словно надломилось там, внизу, и теперь он медленно склеивал себя заново. Генерал хотел помочь, он должен был, обязан был помочь. Но только не знал, как.
Всё это было неправильно. Всё это было неизбежно. Выпуск от выпуска, стоило таким вещам начаться, как их уже ничто не могло остановить. Сидящий перед Генералом парень — хозяин Дома, так сложилось, что их не трогают. Но в этот раз что-то шло не так. Генерал уже не понимал ничего. Он всегда боялся превратиться в пассивного наблюдателя, но и в этот раз, ему казалось, всё идёт по точно такому же сценарию. Он не мог никому помочь. Да он даже поговорить с этим парнем по-человечески не мог — натура ребёнка Дома не позволяла.
Поэтому он просто сидел на стуле. Письменный стол стоял в углу небольшой комнаты. Рядом с ним — кровать, расположенная у стены. Комната Генерала угловая, дверь по одну стену с кроватью вела в левое крыло. Напротив письменного стола — окно, откуда открывался вид на внутренний двор. Замечательное место, чтобы следить за играющими на улице воспитанниками. В комнате, кроме прочего, был большой шкаф, груда бесхозного мусора в углу, старая раскладушка и кресло, которое не раскладывалось и из которого торчала пружина. На кресле лежали две подушки.
Таскать в комнату всякий хлам — точно натура ребёнка Дома. Всё это могло быть использовано однажды, но то, что использовалось по назначению постоянно, лежало в местах труднодоступных и спрятанных от любопытных глаз. Эту привычку не искоренить просто так. Слишком уж от многих привычек ему не удалось избавиться. Глядя на Гнойного, Генерал вспоминал Чейни, и пустой бездумный взгляд хозяина Дома говорил о том, что у них не могло быть ничего общего. Генерал бы, может, даже и поверил в это, но только вот Чейни в прошлый раз выглядел точно так же. Тут даже усилий не прикладывай. Одёрнутый воспоминанием, он почувствовал себя плохо.
Внезапно парень вздрогнул. Генерал вскочил со своего места, встревоженный переменами в лице подростка и ещё больше — ощущением присутствия, которое ему не доводилось испытывать уже давно. Гнойный распахнул глаза и в них искрой сверкнул испуг.
Он почувствовал чужое прикосновение, словно кто-то прислонился к его спине, обнял, примяв футболку. В складках проглядывался контур невидимых рук. Парень подался вперёд и замер, не двигаясь. Стиснул зубы и напряжёно выдохнул.
— Кто здесь? — ощутив неладное, произнёс Генерал. — Я тебя чувствую. Проявляй себя. — Ещё немного — и его голос мог сорваться. Настолько забытые пятилетней давностью ощущения казались страшными.
Усмешкой неизвестный выдохнул Гнойному в самое ухо.
— Ты не Фаллен, — прошептал Гнойный.
— Всё верно, Сонечка, я не Фаллен.
Парень дёрнулся, попытался встать, но ему не дали сдвинуться с места. Кто-то одной рукой перехватил горло, сжав его с небывалой силой; красные пятна — следы пальцев — тут же проступили на светлой коже.
— Фаллен слишком печётся о тебе, — продолжил неизвестный. — Чем ты вообще его привлекаешь?..
— Хватит! Отпусти его! — крикнул Генерал.
Он хотел помочь, хотел делать хоть что-то, но понимание собственного бессилия душило леденеющими руками прошлого. Сейчас, что бы он ни сделал, ему не услышать и не коснуться того человека, пока он сам этого не захочет. Защищающая ту сторону недосягаемость, одностороннее свойство, ограничивающее. Единственный, кто мог помочь Гнойному — это он сам. Всё, что мог делать Генерал — это стоять и смотреть. Как и в прошлый раз.
Всё так же бессилен. Бесполезен.
— Что такое? Эй, Со-неч-ка, — чеканил голос по слогам. — Так расстроилась, что не ушла первой? Но не волнуйся, Окси справится не хуже тебя. Он показал всем вам пример. Он проложил для каждого из вас прекрасную дорогу.
Гнойный чувствовал, как неизвестный провёл рукой по подбородку, шее, груди и положил её на талию. Надавил слегка — парень недовольно простонал сквозь сжатые зубы. Тогда неизвестный задрал вверх его футболку, открывая взору Генерала огромный след от ожога. Шрам тянулся со спины и на живот, через весь бок, был огромным, старым и уродливым.
— Фаллен сказал, ты всё ещё тушишь сигареты о ладони? Маленькая глупая Сонечка. Тебе стоит поучиться у старших товарищей тому, как забывать неприятные вещи.
Произнеся это, человек за спиной проявил себя, окончательно переступая черту, отделяющую его от остальных. Генерал ошарашено отпрянул назад. Лицо этого человека он не забыл бы ни при каких обстоятельствах.
— М-микки? — дрогнувшим голосом вспомнил он.
— Давно не виделись, Чейни, — с усмешкой поприветствовал Микки. — Или мне называть тебя Генералом? Можно я не буду этого делать? Впрочем, я всё равно не буду этого делать.
— Н-но ты…
— Умер? Да. Но, как видишь, я вполне живой для того, чтобы сделать Сонечке больно.
Он снова надавил на шрам, и Гнойный, не выдержав, вскрикнул. Микки тут же зажал ему рот рукой.
— Тише-тише, ты же не хочешь, чтобы у твоего дорогого Генерала были проблемы?
В комнату постучали. Микки кивнул на дверь, вновь занеся над шрамом ладонь. Гнойный сидел неподвижно, замерев в его руках. Его грудь едва заметно поднималась и опускалась, вторя слабому дыханию. Сигнал был подан явно для Генерала. Тот, замешкавшись, всё же смог кое-как взять себя в руки. Проявившегося увидит каждый. Воспитателю нельзя было допустить, чтобы Гнойный пострадал, но ребёнку Дома нельзя было раскрывать их секреты никому.
Чейни сделал выбор. Погасив в комнате свет, он прошёл к двери и приоткрыл её. Кто бы ни был там, он не должен был ничего узнать.
В проходе, переминаясь с ноги на ногу, стоял Старуха.
— Вы как, в норме? — спросил он.
Попросить у него помощи? Нет, тут же отверг эту идею Генерал. Бесполезно, неоправданно. Так он только ещё больше навредит. Старуха ничего не знал, он чуждый той стороне человек. Воздух в комнате замер, пока Генерал, наконец, не выдавил из себя ответ.