— Слушай, Слава пока побудет у меня, ладно? Присмотри, чтобы мои дел не натворили.
Он прозвучал убийственно жалко, но Старуха только кивнул и развернулся.
— Ты хороший мальчик, Чейни, и всегда таким был, — улыбнулся Микки, когда за Старухой закрылась дверь.
— Зачем ты это делаешь?
— Чтобы скоротать время. Чтобы не дать вам помешать уйти второй. И потом, наверняка у тебя есть вопросы, на которые ты хочешь узнать ответ, да, Чейни?
— Отпусти его!
Микки едва не засмеялся. Он положил руку Гнойному на живот, задевая шрам, и тот неосознанно прогнулся в спине.
— Почему же, оказавшись здесь, ты забыла, кто ты такая? Почему ты отказалась от себя, Сонечка? Ведь ты с самого начала знала, что дорога всегда будет открыта тебе.
Пока Микки говорил, он ни на секунду не отвёл взгляда с человека, который стоял перед ним.
— Как и тебе она была открыта шесть лет назад.
Соня всхлипнула.
— Прекрати, — дрожащим голосом попросил Чейни.
— Прекрати что? Это?
В руке Микки из ниоткуда появился нож. Движением аккуратным и плавным, уверенным и выверенным, едва ли не механическим, он вонзил лезвие в бок Сони, длинным неглубоким порезом разорвав шрам. Микки зажал её рот ладонью и крик утонул в стенах комнаты.
— Не забывай о том, кто ты такая, — процедил Микки.
Он исчез так же быстро, как и появился. Снимая проявление, оставил после себя едва уловимый след и колотую рану в боку. зажимая её ладонью, Соня упала на кровать. Из раны, заливая постельное бельё, текла кровь. Соня дрожала всем телом, из её глаз сыпали слёзы.
Чейни стоял неподвижно с распахнутыми от ужаса глазами. Они все пронеслись перед ним. Старший братик, чьего имени он и не помнил даже, Саша, Ваня, Юля, Илья, Мирон и вот теперь — Слава. Слава, который мог оставить его у него же на глазах, как и все остальные.
— Слав, твоя рана! Её надо обработать. — Он сам не узнавал свой опущенный голос. Голос, принадлежавший Чейни, тот, что давно уже должен был стать чужим, и тот, который напомнил о себе эгоистично собственной слабостью и беспомощностью. Выбросить его из своих воспоминаний и из себя самого — снова — оказалось не так просто. Будьте прокляты эти игры Дома с человеческими именами!
Соня отмахнулась. Генерал навис над ней, схватил за подбородок и заставил посмотреть на него.
— Гнойный! Приди в себя! Ты меня слышишь?
Соня, глотая воздух, запуганными глазами смотрела вверх.
— Гнойный, ну же! Ты хозяин Дома или кто?
Он бы и сам своим словам не поверил. Но взгляд Гнойного прояснился, хотя его тело всё так же безостановочно дрожало.
— Д-да, — тихо отозвался он.
— Гнойный. Ты — Гнойный. Так тебя назвал Дом, — успокаивал его Генерал. — Всё хорошо, слышишь? Нужно перевязать рану. Вставай. Нужно встать, Слав.
Генерал стащил с него футболку. Это было непросто — парень шарахался от любых его прикосновений, не давая притронуться к ране.
Воспитатель вытащил из-под кровати внушительную аптечку. Она вынималась в завершение всех драк в Доме — мальчишки никогда не жаловали медпункт, предпочитая с синяками и ссадинами приходить к Генералу, который даже вопросов лишних не задавал — нельзя вызывать врача, всегда в такие моменты говорил в нём ребёнок Дома. Какими бы тяжёлыми их порезы или царапины не были.
Он весь день убил на то, чтобы зашить и перевязать рану. Весь день не умолкал, рассказывая Гнойному бесполезную ерунду о временах, когда он был воспитанником Дома. Он рассказывал то, чему его научили старшие товарищи, хотя и сам знал, что Гнойному было известно большинство из этого. Но всё же тишина убивала обоих. Тишина и свет, погашённый сразу же, как только красный ящик отправился обратно под кровать. В них закрались настойчивые мысли.
Что он наделал? Он не думал, правильно было поступать так или неправильно — он просто не мог поступить по-другому. Не мог сделать что-то Микки, не мог позвать на помощь, не мог позволить Славе умереть и… Не мог перестать являться ребёнком дома.
Генерал не мог просто так забыть о Чейни.
Потому что Генерал был по-настоящему бессилен перед ними.
В окно хлестал непрекращающийся дождь. После того, как кровотечение остановилось, Гнойный лежал на кровати, а Генерал сидел с краю, не отходя от парня ни на шаг. Гнойный молчал, не разу ни о чём не попросил, смотрел вперёд, но взглядом не бессильным, а уже собранным, осмысляющим что-то. Хмурился едва ощутимо, приходил в себя, балансируя на опасной грани. Он уснул только под вечер, когда Генерал заставил его выпить лекарство. Никто из них не спустился на ужин. И никто в Доме не поднялся, чтобы узнать, всё ли у них в порядке. Генерал был обязан Старухе, неоплатным долгом обязан.
Близилась ночь. Упаковкой влажных салфеток он вытер руки — не появляться же в таком виде в коридоре; переоделся, зажёг фонарь на столе. В комнату постучали. Осмотрев всё вокруг, взглянув на спящего парня и на себя в маленькое зеркальце, Генерал открыл дверь. В коридоре маячили Замай и Букер. Вздохнув тяжело, воспитатель вышел к ним, закрыв дверь за собой.
— Генерал, а вы Гноя не видели? — спросил Букер.
Он попятился назад. Ещё бы, Генерал стоял перед ним бледный, как смерть, осунувшийся и уставший. И голос у него был как у восставшего из могилы мертвеца.
— Слава спит, — тихо сказал он. — В комнату до отбоя не придёт. Если будет проверка, отправляйте ко мне.
— Он как вообще, в порядке? — Букер и Замай переглянулись. — После того, что утром случилось, он сам не свой был.
— Нет, он не в порядке, — ответил воспитатель. — Я дал ему успокоительного. Кстати, — вспомнил он, — кто-нибудь из вас знает, откуда у него шрам на боку?
— Он у него с самого начала был, — рассказал Замай. — Букер однажды спросил, что это, а Гной его избил так, что он два дня встать не мог.
Букер пихнул Замая под рёбра и развёл руками:
— Он никому не говорил об этом.
— Ясно. Спасибо, Андрей. Возвращайтесь в свою комнату.
Генерал подождал, пока они уйдут, затем отправился умываться и, возвращаясь, запер дверь на замок. Всё это время он продолжал проверять, дышит ли Гнойный.
Воспитатель разобрал себе раскладушку, достав её из-за шкафа. Гроза за окном не прекращалась и он подумал, что выспаться ему не удаться. Но отягощавшая плечи усталость свалила его — как бы ни бодрила нарастающая тревога, с ней ничего нельзя было поделать. Генерал заснул, но сон его был обрывистым.
========== В этот раз заберут пятерых, часть 2 ==========
— Ну, пока! — Хима отправила Рикки воздушный поцелуй и, улыбаясь, скрылась на лестнице, ведущей на верхние этажи.
Каждый вечер она поднималась к себе в комнату, обустраивала свою кровать так, чтобы никто не заподозрил, что по ночам девушка в ней не спит, а затем со спокойной душой скрывалась на чердаке. Но новенькому, да и остальным, этого знать, конечно же, не требовалось. Это был её маленький секрет — её и Гнойного, потому что от хозяина Дома у неё не могло быть секретов, — укромное место, скрытое от посторонних. Его создала не она, но она его нашла и обустроила. Вернее, ей его однажды показали.
Мальчик из зеркала.
Рикки пришёл в себя после утренней встряски и благодаря тому, что неумолкающая весёлая девчонка провела с ним весь день, успел отойти от произошедшего минувшей ночью. А Дом, чужой и неприветливый, в его глазах начинал преображаться. Сглаживались неровные углы, переставали пугать надписи на стенах. Рикки даже казалось, что он начал понимать и чувствовать что-то, недостижимое ему раньше. Это место и вправду было особенным. Тот человек — Фаллен — не соврал.
Стены этим вечером, вовлечённые в темноту грозового фронта, во вспышках молний, освещающих коридоры верхних этажей, были ярки и особенно приветливы. В темноте, когда свет в крыле был погашен, ориентироваться только что появившемуся в Доме человеку было непросто. Наткнувшись на Старуху, проверяющего комнаты на этаже, Рикки спросил у него, где найти ближайший туалет.