— Не замечал я в тебе раньше подобной трепетности, — фыркнул рыжий, аккуратно стягивая с плеча девушки лямку её сумки и освобождая пострадавшую конечность от рукава.
Маг, снова севший скрестив ноги с другой стороны от иномирянки, пробурчал что-то насчет того, что раньше никто об пол головой не бился и руки не ломал, по крайней мере сразу. Аккуратно прощупал кость, нашел место перелома. Девушка слабо застонала и повернула голову на бок.
— Ого! — Ренар заправил ей за ухо прядь темно-русых волос и с интересом уставился на пять разных сережек, продетых друг за другом вдоль края ушной раковины. — Накопители?
Маг отрицательно покачал головой.
— Просто украшения. Понесешь ее? Я выдохся после общения с Порталом.
— Одни траты резерва от этих баб, — иронично заметил Ренар, поднимая девушку с пола. Та дёрнулась, но не проснулась. Парень не удержался и наклонился к ее волосам. — Пахнет алкоголем, — заметил он. — И каким-то странным дымом. Курит она, что ли?
Кондор и бровью не повел, рассматривая труп неизвестного существа. Придётся завтра же сообщать Ковену, что они несколько сотен лет жестоко заблуждались в своих оценках, и магия из соседнего мира, видимо, не ушла окончательно. Ковен, несомненно, будет жутко рад получить на ленивое утреннее заседание подпалённую тушу иномирской твари, которая даже будучи мёртвой вызывала лёгкую оторопь и желание куда-нибудь вдоль по стеночке уйти.
— О чем задумался?
— О том, не перевязать ли мне этот прекрасный труп ленточкой, — маг мечтательно улыбнулся. — И не отправить ли порталом в Приемную Магистров прямо сейчас. Хотя нет, я хочу видеть их лица. Ради этого можно пережить эту ночь. Чего ты ухмыляешься? Пока ты будешь спать, мне придётся выслушивать истерику и вести просветительную беседу. Никакого сочувствия от тебя, блохастый, чтоб у тебя отсохло.
Глава первая: Дым и зеркала. Часть первая
Я улыбнулся, а идиотка, хоть и без того болезненно бледная, побледнела еще больше и заложила ручки за спину. Чтобы скрыть их дрожь.
© Анджей Сапковский “Золотой полдень”
Come away, O human child!
To the waters and the wild
With a faery, hand in hand,
For the world's more full of weeping
than you can understand.
William Butler Yeats, "The Stolen Child"
Часть первая, в которой все смотрят друг на друга и немного удивляются
Не могу сказать, что я привыкла пробуждаться не там, где я надеялась себя найти, но всякое случалось. Поэтому найдясь лежащей на софе в незнакомой мне тёмной комнате с высоким потолком и тяжёлыми портьерами, закрывающими окна, я сильно удивилась, в меру испугалась, собралась с мыслями — и не ударилась в панику. Паниковать однозначно не следовало. Медленно села, думая, что голова после такой пьянки должна отозваться болью, но осознала, что чувствую себя вполне сносно. Меня даже не мутило.
На столике рядом со мной стоял подсвечник, в котором догорала последняя свеча. Я подумала про проблемы на линии электропередачи и попыталась вспомнить события предыдущего вечера. Вспоминались джин с тоником, джин с бузиной и чашка кофе, больше ничего. Этого мало. Куда я ушла потом? Кого встретила? Память оглушала тишиной в ответ. Ни малейшего проблеска, и это было странно и страшно. Радовало наличие на мне моей одежды и то, что в теле не было никаких… ненужных, скажем, ощущений, намекнувших бы, что на мою девичью честь посягали.
Я осмотрелась. Вокруг меня сгущался полумрак и стояла мебель, достаточно нетипичная для обычной квартирки, но вполне нормальная в каком-нибудь жилище любителя исторического центра. Встречала я таких фриков, обставляющих комнату в коммуналке с претензией на аристократичность. Правда, в моём окружении в последнее время их вроде бы не водилось. С кем же я так уделалась и у кого осталась?
Позади меня обнаружилась закрытая двустворчатая дверь, из-под которой пробивался свет — кажется, тоже от свечей, но поярче, чем здесь. Я встала, нашарила ногой кеды и мягкий ковер, отметила, что моя куртка и рюкзачок лежат на кресле рядом со мной и, не дожидаясь, пока догорит свеча, подошла к двери.
Первое, что я увидела, было зеркало в человеческий рост в тяжёлой на вид металлической раме, стоящее у стены между двумя тёмными арочными окнами. В зеркале и стёклах отражался чей-то кабинет — стеллажи со старинными по виду книгами, какие-то карты на стенах, закрытый комод, заваленный сверху бумагами, диван и широкий письменный стол, за которым, положив голову на руки, спал темноволосый парень в белой рубашке. Его вид никаких проблесков в памяти не вызывал. Я смутилась и попыталась было сделать шаг назад, но парень проснулся, поднял голову и пристально посмотрел на меня из зеркала. Глаза у него были какие-то странные. Я вздрогнула и обернулась к хозяину отражения, который зевнул, прикрывая рот рукой. В жёлтом сиянии странных светильников, висящих под потолком, на пальцах незнакомца блеснули кольца. Пару минут мы пялились друг на друга. Он как-то по-птичьи наклонил голову вбок и рассматривал меня с явным любопытством, приподняв одну бровь. Я пыталась понять, кто это вообще. Художественно растрёпанные волосы чуть ниже плеч, кажется, почти черные, лицо совершенно незнакомое, но весьма приятное: худое, с чёткими скулами и слегка хищными бровями, высоким лбом, прямым носом и красивой линией челюсти и подбородка. Чуть высокомерная полуулыбка. Парень выглядел постарше меня, хотя у меня с определением возраста проблемы: любое число от двадцати пяти до тридцати. Черт. Если это с ним я вчера ужралась, то, надеюсь, ничем себя не опозорила. Я смущённо поежилась, по привычке натянула рукава толстовки на ладони, убирая руки за спину.