— Как? Как это возможно? И возможно ли?
— Как оказалось — возможно. Именно поэтому я так сумбурно сбегала из 1978.
— Из-за неё?
— Да. Чтобы спасти хотя бы ее.
— Что значит «хотя бы»?
— Их было двое. Я узнала об этом в Израиле. И если бы я сразу прыгнула — был бы шанс спасти обоих, но я обещала тебе быть рядом.
— Но я же не знал…
— И не должен был знать. Ты узнал об этом спустя почти пол века…
— Все равно в голове не укладывается… наша дочь… на кого она похожа?
— На меня.
— Прекрасно! Хорошо, что не на меня.
— Почему это?
— Ну, я не слишком симпатичный…
— Ты? Не слишком симпатичный? — я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться в голос.
— Ну да. Девочка должна быть похожа на маму.
— Так и вышло.
— Моя дочь… я так мечтал… так хотел… и вдруг оказывается, что у нас есть дочь.
— Да, есть. И именно поэтому я не могу остаться здесь с тобой. Я ей нужна…
— Да, это весомый аргумент. А как же она сейчас без тебя?
— Сейчас с ней мой дубль. Но это только для того, чтобы не травмировать психику. Я, после прыжка, вернусь в тот самый день из которого прыгала.
— Ох… у меня снова разболелась голова… скажи, когда я должен принять решение?
— Чем быстрее, тем лучше.
— Тогда я согласен. Только вот…
— Что?
— Родители…
— Думаю, ВиктОр позаботится о них. Но это он сам тебе скажет.
— Как? Он здесь?
— Нет, он в будущем.
— Тогда как?
— По скайпу!
— По чему?
— Я все покажу тебе завтра. Как раз завтра у нас сеанс связи.
— Хорошо. А то нам пора собираться. В пять нам нужно быть на Мосфильме.
— Нам?
— Конечно! Теперь то я тебя ни на секунду не отпущу.
— Эмм…
— Тебя это смущает?
— Наоборот. Даже нравится.
Мы вызвали такси. Мой мужчина предпочёл прижимать меня к себе на заднем сиденье желтой волги, а не продираться сквозь снежные заносы на своём новеньком Мерседесе. На самом деле Мерседес был стареньким, когда-то принадлежавшим дипломатическому корпусу или посольству какой-то страны. В цивилизованных странах, после списания, автомобиль направился бы в утиль. В других цивилизованных странах, а не в стране советов. Здесь избранные выстраивались в очередь за автомобильным секонд-хендом.
— Скажи, — и я встрепенулась, — А там, куда мы направляемся, — он понимал, что в машине кроме нас был таксист и старался говорить о путешествиях во времени буднично, — Можно будет купить иномарку?
— Конечно!
— Любую-любую?
— Любую-любую. На которую денег хватит.
— Прямо вот так пойти и купить?
— Да.
— Любопытно! — и он поцеловал меня в макушку.
Доехали мы быстро. Он расплатился с таксистом и мы направились к проходной. На улице было уже темно. Снег хрустел под ногами. Фонари освещали дорогу жёлтыми пятнами. Он придерживал меня за локоть, готовый броситься на помощь если вдруг я поскользнусь. Или нападут хулиганы. И ещё миллион всяких «или». Мне было безмерно приятно, что он так трепетно относился ко времени, которое мы можем провести вместе. Что ему на самом деле было интересно мое мнение о его работах. Что для него существовала только я. А я ощутила свободу. Гора неминуемого разговора упала с плеч. Более того — сам разговор прошёл более чем безболезненно. Для меня. Я понимала, что ночью, после съёмок, будет вторая часть марлезонского балета. Сейчас он переваривал информацию. Я видела, что вопросы рождаются в его голове тысячам. И на все мне придётся ответить. Но это будет уже потом. Когда мы окажемся наедине в нашей берлоге, в нашей постели. А пока — работа. И вновь новый для меня жанр. Жанр ныне канувший в лету. Безвременно забытый жанр телевизионного спектакля, коих было так много в СССР. Этакий симбиоз кино, театра и телевидения.
Я зачарованно озиралась, когда мы, минуя длинные коридоры, попали в съёмочный павильон. Павильон был огромен и скорее напоминал ангар с семиметровыми потолками. Здесь были выстроены декорации для всех сцен — и пляж, и тюрьма, и дом, и здание суда, и богадельня. Больше всего, конечно, меня поразил пляж с настоящим песком. Особенно после снега на улице. Поскольку народу было немного и шла подготовка к процессу съёмки, я позволила себе набрать в руки пригоршню песка и смотрела, как он сыпется сквозь пальцы. Символично, да…
— Как жизнь…
— Что? — я обернулась. Мой мужчина пристально смотрел на сыплющийся песок.
— Утекает как жизнь…
— О, не тратьте жизнь впустую по ничтожным мелочам?
— Нет. Мелочи не могут быть ничтожными. Из них состоит жизнь. И счастье тоже в мелочах. Вот ты себя сейчас не видишь, а у тебя глаза светятся. Готов спорить, ты сейчас была не здесь.
— Да, ты прав.
— А где ты была?
— В Испании…
— А там, куда мы направляемся, мы сможем побывать в Испании? — конспирация превыше всего!
Мы сможем побывать в любой стране, в какой только захотим.
— И в Африке?
— И в Африке, и в Азии, и в Антарктиде. Были бы деньги.
— А они будут?
— Они уже есть. В нашем распоряжении все деньги мира.
— Как это?
— Вот так. Виктор смог построить социализм в своей отдельно взятой компании. У нас на самом деле от каждого по способностям каждому по потребностям, а не как у вас «мне дают по труду, я даю по зарплате».
— Интересный, должно быть, человек этот ВиктОр.
— Не совсем.
— Не совсем интересный?
— Не совсем человек…
По странному стечению обстоятельств сегодня снимали сцены именно на пляже. Песок и песочные часы. Теперь для меня эти знаки сошлись воедино. Возможно ли это? Возможно ли, что он, в той ветви реальности, которой уже нет, чувствовал, что это последняя работа? Что жизнь утекает как песок? Что жизней так много, как много песчинок? Быть может тот вариант был лишь черновиком? Как будто кто-то написал его, чтобы посмотреть, что будет и, поняв, что это тупик-решил переписать? Мне не хотелось об этом думать, но, возможно, судьбоносным писателем был Виктор? Меня заколотило от моей догадки… А тем временем мой мужчина блистал. Как всегда и как никогда ранее. Я вообще всегда считала эту, незаслуженно забытую в будущем, его работу — бриллиантом. Верхом гениальности и актерского таланта. И вот я вижу ее своими глазами. Вижу как всего два актера сплетают обрывки фраз в паутину судеб и событий. Забавно, но где-то очень глубоко, на границе сознания и подсознания, закопошилась иррациональная ревность — настолько он был убедителен. Настолько он, двумя-тремя штрихами, мог показать всю глубину зарождающегося чувства. Я вновь открывала его для себя. И вновь влюблялась. В его персонаж, в него…
— Стоп мотор, — и он переводит взгляд со своей партнёрши на меня, а я близка к обмороку от накала чувств и той всепоглощающей любви, которую я испытываю к нему в эту самую секунду.
— Ну как? — он тихо шепчет мне на ухо и прижимает к груди.
— Бесподобно. Как, впрочем, и всегда…
— Ты преувеличиваешь.
— Нисколько.
— Я правда так хорош?
— Ты — в миллион раз лучше, чем можешь себе представить!
— Значит получится неплохой финальный аккорд карьеры и жизни, — да, ошибки быть не могло, он также считал и в том прошлом, которого больше нет. Но откуда?..
Перерыв. Целый час. Всего час. Час, а потом ещё две сцены и всё. Домой. В тёплый душ, мягкую постель и горячие объятия самого, самого, самого мужчины. Самого любимого, талантливого, ранимого, гениального мужчины. Моего мужчины. Мы пьём горький кофе в декорациях. Можно закрыть глаза и представить, что мы в Феодосии или Израиле. Почти слышен крик чаек.