Тобиас любит город и знает его наизусть. Город — та же Система: пространство, в котором есть невидимые силы и незримые связи. Второй год Тобиас в свободное время делает зарисовки Системы. А когда-то его ящики были набиты рисунками города, фотографиями его карнизов, балконов, окон, и, конечно, дверных ручек.
Он рисовал все это на первом и втором курсе, по десятку набросков в день, до исступления, но так и не научился переносить на бумагу сквозняки, приступы июльской лихорадки и осенние предчувствия. Рисунков больше нет, все они сожжены или разорваны Сэмом. Но, как оказалось, некоторые из них до сих пор всплывают в памяти, пробужденные случайным запахом, словом или шумом. И тогда по этим воспоминаниям он прокладывает очередной маршрут к дому Ришаров.
Это новая привычка, которую с октября завел себе Тобиас. Ему обязательно надо постоять под окнами мальчишки и убедиться, что с тем все хорошо. Убедиться издалека — не встречаясь. Потому что встречи каждый раз получаются слишком эмоциональные. Рин совсем не такой, как Сэмюэль.
Сэм ждал от Тобиаса эффективности. Рядом с Сэмом Тобиас пропускал через себя его, а не свои мысли, его, а не свои заклинания — гладкие, удобные и короткие. Иногда такие холодные, что вымораживало изнутри. Рядом с Сэмом Тобиас становился ему подстать — эффективным и беспощадным.
Но Рину такой Тобиас не нужен. Рин плевать хотел на эффективность. Рин требует искренности и дружбы, изводит вопросами, раздает направо и налево просьбы и флюиды андростерона. Всем этим хлещет по душе, как хлещут альпиниста по обмороженным рукам, чтобы восстановить кровообращения и избежать гангрены.
Под таким напором Тобиас все чаще хочет рассказать о себе, о матери, о детстве. Иногда о методах воспитания Ривайена. Но понимает, что это слабость. Он еще не так низко пал, чтобы переложить свое прошлое на плечи Рина и заставить его жалеть.
Тобиас молчит, но со Связью ничего поделать не может. Она после каждой такой встречи восстанавливается, и приходиться обрывает ее с болью и кровохарканьем. Это надолго выбивает из колеи, но к дому в два этажа с гигантским фламбуайаном Тобиаса тянет каждый день с непреодолимой силой.
Вот почему по вечерам он рассекает осень то по старому городу, то вдоль реки, то через церковные виноградники, то через студенческий квартал, а потом подолгу стоит, опираясь о гладкий ствол платана. Смотрит. Нагретая за день кора передает тепло спине, придает уверенности: Рину не место рядом с ним. Рин — не замена Сэму.
Но… Всегда есть это проклятое «но». Тобиас не может забыть чувство силы и эйфории, которое у него возникло рядом с Рином в Системе. Новое чувство. И он, как наркоман, хочет еще.
На ивенте Тобиас видел, с какой легкостью маленький Ришар собрал и усилил Тингар, с какой легкостью пропустил через себя обратные вибрации атакующего заклиная. Если бы он был неопытным бойцом, некудышным Целителем, его неподготовленное тело неизбежно бы раскатало по рингу. Но мальчишка, даже не заметив напряжения и давления Системы, прошел вперед и достал ту злосчастную пустую бумажку. «Неужели Рин только притворяется слабым? — подумал тогда Тобиас. — Неужели мне досталось сокровище?»
Он ликовал. Но ликование было коротким. На смену ему пришло разочарование. А на смену разочарованию — тревога. С Рином все сложно. Перегрузки Системы и поддержание Связи действуют на него с опозданием, аукаются бессонницей, головными болями, кошмарами, депрессией, паранойей. И каждый бой, особенно «дикий», может стать для мальчишки роковым.
Пытаясь поговорить с Рином о Системе Тобиас понял, что тот видит все, что в ней происходит, но его мозг не может это понять и блокирует. Наверное, так в средние века любой здравомыслящий человек заблокировал бы объяснения о мобильном телефоне или о дроне.
Во время их единственного ужина и долгого доверительного разговора, когда Связь развязала язык и чувственность, Тобиас чуть не сломал хрупкую психику Рина, окунув его в Наследие сразу, без жалости и без подготовки. Теперь, он хочет сберечь Рина от Тингара, от его боевых заклинаний и жестоких приказов, от алчности «белых пиджаков» и от насилия Школ подготовки боевых пар. Для этого он должен научиться думать, как думал Сэм. Стратегически. У него просто нет другого выхода.
Сегодня Тобиас опять идет посмотреть на окна Рина. На перекрестке останавливается. Какой маршрут выбрать? Уши закладывает от пронзительного гудка приходящего поезда, в нос ударяет теплой волной машинного масла от перегретых шпал, а перед глазами всплывает, да так живо, акварель с изображением часов вокзальной башни.
Ухмыльнувшись, он решает взглянуть на башню вживую и сворачивает на площадь, проходит мимо монументальной лестницы с венами копоти на стесанных ступенях. Из открытых окон главного здания вдохновенно дребезжит общественное пианино, силясь воспроизвести замысловатую джазовую мелодию. Не останавливаясь, Тобиас сразу за вокзалом сворачивает на Обепинов — самую невзрачную улицу во всем городе. Художник в нем возмущается, но Заклинатель видит одно бесспорное преимущество: улочка здорово сокращает путь до дома Ришаров. Тобиас шагает по ней широко и быстро, пряча нервные, чувствительные руки глубоко в карманах от сильного ветра.
Незадолго до слияния Обепинов с улицей де Голля его внимание привлекают громкие пререкания, оставляющие в воздухе привкус электричества. Ссорятся какие-то подростки. Вроде ничего необычного за исключением интонаций. Тягучие, переливчатые, ускользающие, с плавающими ударениями. Такой говор он знает очень хорошо. Такому учат только в школе на Нагорной. Тобиас меняет походку и неторопливо идет навстречу.
Вглядывается. Высокий и коренастый. У одного из-под капюшона развиваются светлые длинные волосы, он жестикулирует длинными руками с точеными запястьями. Второй, чернявый, мог бы напоминать Сэма, но все в нем чересчур: лицо чересчур топорной работы, чересчур простая одежда и он чересчур накаченный. Черный и Белый. Что-то Тобиас слышал про такую пару, но нет времени вспоминать что именно.
— Ептать, Бэка, куда, ну вот куда мы пришлепали? Ты видишь здесь клуб? Видишь? Не нукай, потому что я, например, не вижу. Ни здесь, ни здесь… О! — высокий парень оборачивается, у него бирюзовые глаза и ломкие черты лица, — Неожиданно! А вот теперь вижу. Правда не клуб, но как развлечение — оно даже круче. Не мычи, Бэка! Мне виднее, я тебя на два часа старше, — из искаженного ухмылкой рта вырвалось белое облачко пара. — Какая встреча! Привет, белоголовый!
Тобиас отвечает на злое приветствие вопросом:
— Ко всем задираетесь?
Просто дурацкое совпадение. Просто не повезло. Не надо было срезать через вокзал. Или нет? Школа решила опередить «белых пиджаков» и послала пару? Но почему такую мелочь? Судя по возрасту, они вряд ли прошли посвящение. Почему именно сейчас? Они уже были у Рина?
— Только к тем, кто поперек планов директора базарит и глаза мозолит. Но из таких долбоебов только ты один в живых и остался, — их мрачный смех, плевок сквозь зубы и презрительный взгляд неприятен. — Когда мы принесем в школу кусок от тебя, тогда придираться будет больше не к кому, — опять смех.
Тобиас одаривает малолеток почти теплым взглядом. Они с Сэмом тоже были такими. Хамоватыми, море по колено. Тобиас натягивают тонкую паутину связи от себя к Рину. С мальчишкой все хорошо. Пока.
— Узнаю воспитание Натали. Как поживают ее старые мослы?
Пока говорит, оглядывается по сторонам. Узкий переулок по правую руку — почти щель. Хорошая вытяжка и лужа под ногами. В таком месте никогда не знаешь, как пойдет звук по воде, как она его преломит. Какое слово труба переулка выдует из магической скороговорки. Мальчишки неопытные, значит у него есть преимущество.
— Меня от вашей Натали всегда тошнило, — тянет время Тобиас. — Но она меня никогда особо не беспокоила. Почему бы и вам меня не оставить меня в покое. Случайная встреча. Забудьте уже меня. Я вам не соперник и не помеха.
Тобиас не думает, что увещевание сработает. Так и есть. Сосунки распаляются.
— Не помеха? Да ты контракт опозорил и школу заодно! Забыть предлагаешь тебя? Да кто ж тебя забудет?! После каждого поединка дождь из крови, кишки веером, волосы дыбом? В здравом уме такого не забудешь. Никогда. Ты поганишь имя опекуна и ты отвратителен, Форсайт, — говорит тот, что Бэка. Фамилию произносит с особым смаком и с хрипотцой — в горле у него все-таки першит: нервничает. Ах ты боже мой, какой забавный. — Ты отвратительно силен. Был. Без Сэмюэля ты — никто. Отщепенец. Малодушная тварь, цепляющаяся за жизнь. Бесчувственная сволочь.