Как только портрет оказался на столе, а Тобиас в кольце его рук, Ривайен приступил к поиску метки. Сначала засучил рукава, внимательно рассматривая руки, проводя по коже холодными жесткими пальцами, ища уплотнения. Потом начал лихорадочно проталкивать пуговицы в петли, разводя полы внезапно намокшей рубашки Тоби так, как разводят резанную кожу на операционном столе. Не находил. Тобиас замер под его руками, позволяя делать все, что заблагорассудится. Его тело, закаленное болью, оказалось совершенно беззащитным под похотливыми ощупываниями, реагировало само, выгибаясь навстречу, податливо расслабляло сухие тренированные мышцы, становилось мягким.
Когда рубашка уже лежала на полу, спина, плечи и шея были внимательно осмотрены, а руки Ривайена вытаскивали позвякивающей пряжкой ремень из петлиц, дергали за молнию, тянули ее вниз, проводя костяшками по возбужденной плоти и аккуратно обходя темное мокрое пятно у самой резинки, Форсайт на уровне своего звериного чутья понял, что он ничего там не найдет, кроме возбуждения. Не будет на Тоби метки Тингара. Наследие в очередной раз заморочило ему голову и посмеялось. Между ним и Тоби никогда не будет ничего, кроме простой человеческой привязанности и влюбленности.
Влюбленность Ривайена не интересовали. Проект длиной в тринадцать лет был затеян не для этого.
Он медленно отстранился от прижавшегося к нему мальчишки, нашел на столе пачку сигарет, вытянул одну, жадно затянулся, дымом затягивая прорвавшуюся ярость и обиду. Хорошо. Наследие не давало своего разрешения на Тобиаса. Оставляло его чистым, непригодным для создания истинной пары, навсегда выводило из игры за объединение Тингара. Отлично. Ривайен был с таким решением не согласен. Считал, что с Наследия причитается — оно должно ему за смерть Кейт. Должно и будет наказано.
Решение созрело на третьей затяжке. «В конце концов, почему нет?» — подумал Ривайен. Желаниям надо потакать, иначе они не имеют смысла. Если Тингар не идет ему навстречу, он сделает все, чтобы подтолкнуть его в нужном направлении. Для этого существовал один способ — провести приемного сына через инициацию. Его невинность была только на руку.
Ривайен читал в манускрипте Абхиджита, что в момент транса, сходного по своей силе с болевым шоком, Заклинатель может вступить в прямой контакт с Тингаром и получить от него знание о предназначении. В том, что предназначением Тобиаса был он сам, Ривайен не сомневался ни минуты. И пусть инициация была опасным путешествием, из которого еще никто не возвращался, такая малость не могла остановить Форсайта. Он решил действовать методично и хладнокровно. Заставить Тобиаса заглянуть в щель между мирами. Он был уверен в своих силах Целителя, в том, что может вернуть сына Кейт хоть с того света. Что будет в случае неудачи, он думать себе запретил. Он еще не решил, нужна ли прелюдия или надо сразу начинать жестко. Раздумывая, повел языком по нежной коже на шее, через маленький кадык к напряженной гортани, от нее оставил мокрую дорожку на скуле, дотянулся до мочки уха:
— Хочешь быть моим?
Ощутил, как Тобиас покрылся мурашками от его горячего шепота, как затрепетало его горло под ладонью, как налился кровью член. Ривайен другой рукой медленно начал стягивать белье, с удовольствием вдыхая аромат молодых гормонов и тихого ответа:
— Да.
В этом «да» не было вранья, или покорности. Неужели Тобиас хотел этого всегда? В голове зазвенело. И Ривайен уже точно не знал, чего в нем больше: желания мальчишки или своего собственного, невинной дурости или расчетливой ярости.
— Ты такой отзывчивый, мой мальчик, такой горячий. Кто бы мог подумать, что ты так будешь реагировать на ласки. Хочешь продолжения? Тогда проси. Иного выхода нет, То-о-би. Пока ты не мечен — ты ничей. Проси меня стать моим.
И Тобиас просил, запинаясь и ненавидя себя за стыд и невольный страх, еле удерживая дрожь в голосе. Сердце удерживать он даже не пытался. Оно крушило ребра с той же методичностью, с который Ривайен бил о ладонь снятым со стены кнутом. Просил, когда стягивал с себя трусы, когда поворачивался спиной, когда давал привязать запястья к выступу стены, просил, когда кнут щелкал в воздухе и взрезал полосками кожу спины, когда пытался расслабить мышцы и впустить сначала мокрые твердые как дерево пальцы.
— Скажи: «пожалуйста, сделай мне больно», — все тот же влажный шепот не терпящий возражений. — Скажи это, малыш.
Тобиас хотел сказать, хотел быть послушным, но дыхание перехватило, и он беззвучно хватал воздух, судорожно сглатывал и мотал головой. Возбуждение, ни разу не испытанное с такой силой до этого момента, мешало понимать, дышать. Он терял контроль от новых ощущений и ему казалось, что это страшная провинность, недопустимая. Он уже ненавидел себя за свою слабость, но ничего не мог поделать с собственным телом. Оно было натренировано ставить барьер боли, но не желанию.
Он чувствовал, что названный отец ждет ответа, но не мог разомкнуть губ. Он даже не мог до конца понять слов в своей голове.
— Молчишь?
Все его внимание было сосредоточено на том предмете, что двигался у него внутри, касаясь оголенного нерва и заставляя купаться в эйфории и дискомфорте. Он и не обращал внимание на дискомфорт, он был ничто по сравнению с болью в спине.
- Это отказ? Так не пойдет, мальчик мой, так не пойдет. Значит, ты тоже хочешь со мной по-плохому? Будем по-плохому. — Злость и досада взяли верх, Ривайен вынул пальцы и толкнулся вперед сам.
Толчка Тобиас не почувствовал почти совсем. Он был всего лишь сигналом стартового пистолета. Возбуждение прорвалось наружу и ударило в голову.
Ривайен ожидал услышать стон, но не услышал. Тобиас умел сдерживать себя. Стон был бы проявлением неуважения и слабости.
Ривайен усмехнулся удовлетворенно, давая мальчику привыкнуть. Он мог бы кончить одним махом, настолько возбуждение было сильным. Но вся хитрость была не в этом. Он должен был заставить Тобиаса увидеть. Увидеть свою пару в момент, когда душа будет балансировать на тонкой грани между болью и наслаждением. В тот момент, когда боль распорет сопротивление разума и приведет его в мир Тингара. Его сперма должна была стать катализатором, топливом для путешествия души.
Он сжимал в своих руках худое тело и ввинчивался в горячую и тугую задницу раз за разом, снова и еще. Как будто не существовало ничего, кроме. Время от времени останавливался, пережидал спазм внизу живота и старался удержать заходящееся в конвульсиях тело в нужном положении. Тобиас уже не мог стоять сам и просто висел на его руках, на его члене, и на веревках, стягивающих запястья. Он не мог сопротивляться пытке удовольствием, но его сознание держалось за разум мертвой хваткой тренированного бойца. Время от времени Ривайен медленно вынимал член, рассеянно вытаскивал почти истлевшую сигарету из щелки скривленного рта, гасил окурок о натянутую, как на барабане, вспотевшую кожу своего бедра, слушая вкрадчивое шипение, дотягивался одной рукой до стола. Брал следующую сигарету из пачки, затягивался. Это перещелкивало.
— Не кончать, — командовал Ривайен самому себе и снова принимался за дело.
Пришлось потрудиться, чтобы Тобиас сломался, потерял контроль и подал голос. Но Ривайен был сильнее, знал о теле практически все и укротить воспитанника для него не представляло особой сложности, сложно было заставить душу начать путешествие.
Теперь Тобиас только хрипел при каждом его движении, но все еще не отключался, сопротивляясь до последнего. Ривайен зверел, вбивал член до упора, играл желваками, спрятанными под нависшими на лицо длинными, давно поседевшими волосами, обливался потом, еле сдерживаясь, чтобы не спустить в мокрый растраханный сфинктер. Сосредотачивался на биении сердечка под ладонью и следил за тем, чтобы сын Кейт как можно медленнее пересекал границу между миром людей и миром Тингара, вошел в состояние сумеречного транса точно в момент перехода из одного состояния в другое с его семенем внутри.