Тобиас судорожно сглотнул. Вместо звона секунд в голове гудел церковный колокол. Четыре после полудня. Тобиас стоял на границе тени и света и смотрел на незнакомую площадь. Воздух пах старым кирпичом и озоном — только что окончилась гроза. Тобиас вскинул руку, чтобы прикрыться от солнца и вздрогнул. Рука принадлежала взрослому. Но это все равно была его рука с непропорционально длинными худыми, нервными и мозолистыми пальцами, слегка раздутыми в местах соединения фаланг, с синими венами под прозрачной кожей, с отметкой от ожога в виде бабочки, которая появилась на его запястье пять лет назад.
Картинка дрогнула, как бывает, когда разворачиваешь систему. Голова кружилась и к горлу подступала тошнота. Красивый и высокий мальчишеский голос звонко позвал его по имени. Это был голос его пары. Тобиас понял это по тому, как скрутило солнечное сплетение и как моментально отозвалась и натянулась яркая белая струна связи.
Он развернулся на звук. В арке, в четырех шагах от него стоял невысокий несуразный подросток с горшком в руках. Тобиас потянулся навстречу.
— Дождись меня!
Четыре слога. Как заклинание. На Тобиаса подуло ветром, изображение пошло рябью, на глаза упала пелена…
***
— Тоби! Тоби! Очнись, Тобиас!
Когда Тобиас открыл глаза, он помнил все до мельчайших деталей. Освещение, интонации, слова, движения и свечение нити. Он только не помнил, где. Один мир наложился на другой. В одном мире было солнце и лужи, в другом приглушенное освещение позднего вечера и огромное кресло в кабинете Ривайена. В обоих мирах его звали по имени.
— Скорее Тобиас, рассказывай, рассказывай! — Ривайен приказывал, и Тобиас, как всегда, повиновался беспрекословно. Он сосредоточился. Пушистые ресницы опустились и поднялись. То, что он только секунду назад видел четко и ясно, исчезло из памяти.
Он моргнул еще раз и удивленно посмотрел на приемного отца.
Ривайен сидел на коленях, обеспокоенно вглядывался в пустые зрачки, в которых еще плавало полинялое нездешнее небо, аккуратно сушил рукой соленые дорожки на щеках. Когда затуманенный взгляд его воспитанника прояснился, он понял, что ничего не получилось.
— Что ты видел, Тобиас?
Ривайен повторил свой вопрос еще раз, на всякий случай. Он уже не надеялся, что в голове у Тобиаса осталось хоть что-нибудь из увиденного. Тобиас с трудом разлепил запекшиеся губы:
— Грозу, — он силился вспомнить, но в памяти остались только расширенная темная радужка, в которой отражалось его собственное лицо, обрамленное длинными белыми волосами.
Ривайен встряхнул его за плечи без всякой надежды услышать хоть что-то полезное:
— Тобиас, это важно, сосредоточься пожалуйста.
— Я видел отражения себя в черном, я стоял на лестнице между светом и тенью, вокруг были вязы. Колокол пробил четыре раза.
Тобиас произнес фразу четко, как под диктовку, тоскливым взглядом бездомного пса посмотрел на Ривайена и снова потерял сознание. Теперь уже надолго. Его голова свесилась с подлокотника кресла, слипшиеся, тяжелые от пота волосы, откинулись назад и обнажили беззащитную шею, вытянувшуюся, как под ножом гильотины.
Ривайен перенес мальчика на диван, устроил его голову у себя на коленях и провел рукой по лицу, потерявшему очарование и превратившемуся в красивую маску. Раскаяния от содеянного были ему не знакомы. Тобиас прошел испытание, сперма стабилизировала способности, заложенные от рождения, теперь его окутывала аура необычайной силы, его связь была готова проявиться, его невероятные способности видеть и управлять природой времени были разбужены. С этим ничего уже нельзя было поделать. Только для Ривайена все было кончено, так и не успев начаться. Зачем были все эти тринадцать лет? Зачем были эти горящие шафрановыми искрами глаза в его доме, в его классе, в его школе, в его сердце. Зачем вся его школа, если Тобиас не его Заклинатель?
Надо было заканчивать с такими мыслями. Иначе они разрушат не только их с Тобиасом жизнь, но и Нагорную школу. А это уже лишнее.
Ривайен покрутил белый обруч обручального кольца у себя на пальце. Кольцо тоже когда-то принадлежало Кейт. Как он был на нее зол, когда она вышла замуж за другого, как он был на нее зол, когда она родила этому другому сына, похожего на нее, как две капли воды. Как он был на нее зол, когда она умерла. Однако на Тобиаса он не находил в себе силы злиться. Он просто хотел разгадать послание: число четыре, гроза, игра света и тени в ветвях вяза и лестница, на вершине которой его мальчишка стоял, смотря в темное. Расшифровка и составление идеальной пары были делом не трудным, но кропотливым. Хорошо, что у него оставалось еще целая ночь до рассвета, чтобы подумать.
Равайвен наклонился и нежно поцеловал Тобиаса в обкусанные ошметки губ. Скользнул языком вниз по кадыку к яремной впадине — точке контроля и восстановления — коснулся ключиц, локтевых сгибов, запястий, ладоней. Всех точек исцеления. Простая комбинация движений и касаний. Или сегодня за этим было нечто большее? Первый и последний раз Ривайен разрешил себе делать что-то не просто методично и правильно. Он позволил себе чувствовать. Именно в этот момент, он еще мог понять, что связь — это больше чем покорение тела, чем упорство и произвол воли. Это вдохновение. Но момент был упущен, как была упущена возможность подчинить и объединить Тингар.
Ривайен пожевал губами и еще раз пробежался холодными пальцами по спокойному идеально-красивому лицу. Теперь уже прощаясь.
Через час раны Тобиаса затянулись, тело было приведено в порядок. О душе заботиться Ривайен не умел: Наследие не давало никаких инструкций на этот счет. Форсайт поднялся с дивана, достал из шкафа комплект запасной одежды, который всегда был у него наготове. Положил рядом с Тобиасом. Потом нашел полотенце и положил туда же. Теперь можно было заняться ребусом.
В кабинете стоял сладковато-терпкий запах свежей крови и засохшей спермы. Он забивал голову и мешал сосредоточиться на разгадке. Ривайен распахнул окно и впустил прохладу и ветер с улицы.
Вершина лестницы, лучи славы, неотвратимые удары грома и молнии — все указывало на одно имя — Ришар — Ричард — герой, славящийся точностью своих ударов. Вяз — тотем той же семьи. Самюэль — старший внук безумного мэтра, как раз на четвертом курсе, и его глаза — черные, как ступени в ад. Ну вот и славно. Целитель Тобиаса найден. Самюэль будет очень доволен. Он давно просит себе в Заклинатели именно Тобиаса.
Ривайен достал регистр пар и внес в него изменения. Новая пара была составлена и зарегистрирована. Ривайену и в голову не могло прийти, что он ошибся в одной досадной и незначительной мелочи. Цифре четыре.
Когда Тобиас утром открыл глаза, здоровый физически, но совершенно изломанный и потерянный внутри, Ривайен объявил официальным и не терпящим возражения тоном, что Целитель будет ему представлен незамедлительно. Что он должен привести себя в порядок и дождаться представления, не отлучаясь из кабинета.
Тобиас послушно поднялся с кожаного широкого дивана, сходил в душ, переоделся и сел на высокий крутящийся стул. Переживать не было ни смысла, ни сил. У него было ощущение, что вчерашняя тьма перешла в сердце, что метаморфоза была окончательной. Тобиас достал последнюю сигарету из забытой на столе пачки. Она, в отличии от него, была целая и невредимая. В корзине для мусора под столом лежал разорванный на мелкие клочки портрет. Больше в своей жизни Тобиас никогда и ни о чем никого не просил.
========== VII. ==========
».
Нити Тингара ткут мировую ткань.
До всего можно протянуть нить,
И все нити проходят через Точку Времени».
Из тетради Ривайена Форсайта «Сказание о Нитях Тингара»
20.12.2017, среда
Рука перестала сгибаться еще час назад. В локте дергало, а предплечье горело нестерпимо. Кожу раздуло так, что она готова была вот-вот лопнуть. Дома Рин наскоро наложил противоожоговую мазь, но видно надо было еще выпить антигистаминных. Он не выпил. Не обратил внимания, что провел травмированной кожей по рассыпанному по всей кухне серовато-кремовому порошку. Старался скорее убрать осколки, разбросанные матерью в припадке бредового возбуждения. Сразу не сообразил, что это ее гомеопатия всосалась в кровь. Теперь руку дует от ожога и от пчелиного яда, на запястье рубашка перестает застегиваться, но Рин не обращает на это внимание. Пройдет. Всего лишь местная реакция. Его заботит другое.