— Ты останешься со мной?
— Если хочешь.
Рин заглядывает Тобиасу в глаза, у него есть только одно понятное и простое желание, которое может исполниться, прям сейчас:
— Хочу.
Комментарий к XIII.
* спасибо Ayna Lede, это было потрясающе. Ты права - я маньяк.
========== XIV. ==========
Не у каждого из нас есть метка Тингара.
В ком-то Наследие проявляется, в ком-то оно дремлет.
От кого-то отказывается.
Слишком слабы стали наши тела,
чтобы выдержать даруемые Наследием способности.
Слишком своеволен стал Тингар — перестал подчиняться воле носителя.
Из тетради Ривайена Форсайта. «Сказание о Нитях Тингара».
14.01.2018, воскресенье
— Поцелуй меня, потом пойдешь в душ, ладно?
В полумраке комнаты Рин решается попросить. Тобиас стоит у окна и как-будто забыл о его существовании. Рин клянчит ласку словно угощение, это почти унизительно, но после всего пережитого ему так хочется наконец спокойно, уютно устроиться, хочется, чтобы пальцы Тоби перебирали волосы, чтобы было так, как он привык. Все это «хочется» пересиливает неловкую гордость.
Тобиас вздрагивает, тут же подходит, безропотно наклоняется, целует в макушку, потом пристраивается рядом, снова целует, на этот раз в висок, скользит губами ниже. Так покорно, что Рина коробит от его послушания. Губы мягкие, теплые, нежные. Но что-то не так. Рин больше не чувствует того, что затопило его несколько часов назад. За видимостью нежности и искренности таится равнодушие и сожаление. Рину кажется, что отвращение.
Он задерживает дыхание и старается отмахнуться от непрошенного «кажется». Старается сосредоточиться на подрагивающих пальцах в копне волос, на разливающемся по телу тепле. Но вместо этого перед глазами всплывает брат и его грязный жест. Рин, толком не отдавая себе отчета в том, что делает, повторяет его, словно проверяя, правильно ли запомнил. Проводит открытой ладонью по паху Тобиаса. Краснеет, ничего не почувствовав, и повторяет движение, уже сознательно. Ревниво и обиженно. Тоби зажимается затравленным зверем, затаивается. Рин чувствует, как напрягаются мышцы бедер и живота, как цепенеют губы на его скуле. Но Рин ждет совсем не такой реакции. Член остается под его рукой вялым и неподвижным. Ему не рады.
— Брат лучше меня? На его руку ты реагировал совсем по другому. Он… может доставить тебе удовольствие… когда касается тебя? Ты, ты?.. — мысли и желания проносятся темным потоком мимо, так и не сорвавшись с языка, и Рин теряется в эмоциях, не может дать им выхода.
— Нет. Ты все не так понял.
— Нет так? Но я видел. А сейчас ничего. Я не так тебя трогаю? Или я просто тебе не нравлюсь так, как… — они первый раз разговаривают так откровенно, голос Рина не слушается. Но ему уже плевать на заплетающийся в непривычных фразах язык и предательство голосовых связок. Тело Тоби его волнует, и он хочет чтобы это было взаимно. Прикосновения Тоби оставляют на нем несмываемый след, словно он рисует на нем губами. Навечно. Рину страшно представить, что Тоби может также рисовать на коже брата. Не может.
— Рин… Сэм — это просто физиология, отработанная годами связь, стимул-реакция. Заклинания сильнее, когда я на грани. Сэм это знает и использует.
Тобиас сбивается, слова не слушаются его, когда дело касается Сэма. Он не знает, как быстро и просто объяснить, что каждое касание Сэма с самого первого боя было началом приказа, а каждый приказ — разрешением умереть. Тобиас принимал это разрешение с благодарностью, потому что просто не знал, что еще делать со своей жизнью. Сэм взял его после Ривайена, починил, как сумел, и Тобиас был благодарен. Благодарен за любое прикосновение. Взглядом, рукой, словом, ножом, бичом. Возбуждение было лишь гранью благодарности. Пограничной полосой, за которой следовало безоговорочное и слепое подчинение. Как сказать Рину, что благодарность не имеет ничего общего с любовью? Что память тела не имеет ничего общего с его настоящими желаниями? Как объяснить, что он изо всех сил сейчас сдерживается, потому что один и тот же жест, одно и тоже движение не должно принадлежать и Сэму, и Рину. Рина и Сэма нельзя смешивать. У этих миров разные ключи и разные двери. Если он позволит себе слабость, то уже никогда не выпутается: два совершенно разных чувства перемешаются, он заплутает в них, как в лабиринте, и никогда больше не найдет выхода к Рину. Никогда не сможет принадлежать ему полностью.
— Если кто-то любит твой ум, не значит, что тело твое примет тоже? Так у Бротигана? Просто физиология? Ты меня любишь, но не хочешь?
— Рин, послушай… это выброс адреналина. Давай, если захочешь, поговорим об этом завтра утром.
Но Тобиас почти уверен, что завтра утром они не поговорят. Через несколько часов Рин поймет, что именно он увидел в кабинете Ривайена и с кем он действительно имеет дело. К утру его привязанность обернется страхом или жалостью, граничащей с презрением. А может быть и тем, и другим. Страхом за свою жизнь и презрением к тому, у кого нет ни собственной воли, ни силы покончить со всем этим. К тому, кто продолжает малодушно биться в тесных коридорах жизни секс-марионеткой. И Рин будет так думать долго. Возможно, всю жизнь. Но Тобиас надеется, что нет.
— Я не хочу ждать завтра, Тоби. То-о-о-би.
Еще немного и Тобиас не выдержит. Желание, как пресс под давлением, вытесняет здравый смысл на самое дно сознания. Еще один намек, одно неверное движение, одно правильное касание — и он сам себя отдаст Рину и будет просить, и умолять, и стоять на коленях, и целовать ноги, и ждать удара. И это будет конец. Надо терпеть. Тобиас сжимает зубы и чувствует, как пот обжигает глаза. Он сможет. Его бьет, как ветку обо все что попало, в голове кровь шумит так, словно она выталкивается из разрезанной артерии, он дышит так, словно у него пробитого легкое.
Желание требует выхода, и Тобиас почти перестает себя контролировать. Он касается холодной ладонью плеча Рина, но тот, словно почувствовав опасность, неожиданно отстраняется резче, чем следовало бы. Как будто желаемое прикосновение его обожгло или обидело. Тобиас не тянется вслед, чтобы прижать к себе и начать ласкать. Натянуто улыбается. Через секунду он тяжело встает с горестно всхлипнувшей кровати. Минутная пауза, словно он не знает, что предпринять. Потом он наклоняется и легким жестом ворошит Рину волосы:
— Я пойду приведу себя в порядок, сменю бинты, приму душ.
Рин кожей улавливает тянущие интонации, разбитый надвое смысл, перетекающие значение. Тоби опять недоговаривает. Но рабской покорности больше нет, слова перестали быть безвкусными камешками, в них появилась решимость. Это понятно и привычно. Как привычен запах одеколона, слегка перекисшего теста и сладкой горечи, который вдруг проникает внутрь Рина и доходит до самого потайного места, смешивается с запахом свежих простыней. Обида и неприятное чувство исчезают не оставив следа.
— Только возвращайся скорее, хорошо? Я буду ждать.
— Спи, я скоро приду.
Рин ждет и прислушивается к себе и к тому, что делает Тоби в ванной комнате. Желание внутри него вдруг успокаивается, и на его месте возникают мысли. Он ведь никогда не спрашивал у Тоби ничего о его личной жизни, он на самом деле ничего у него не спрашивал по-настоящему. Задавал вопросы, да. Обижался, когда Тоби переводил разговор. Но никогда не пытался ничего узнать. Его интересовала только связь, и только потому, что Сэм был Целителем, у Сэма была другая, скрытая от брата жизнь, Сэм отдал ему свою пару. Может быть он хочет любить не Тоби, а хочет занять место брата? Неважно рядом с кем. И все его чувства просто фантазия, амальгама, эффект адреналина? Становится горько. Не от того, что так оно и есть, а от того, что после таких мыслей Рин ничего не чувствует. Внутри по-прежнему тишина. Ни отклика, ни возражения.
Из ванной тоже не доносится никаких звуков, кроме шума воды. Тоби точно перестал существовать. Рин не слышит ни шорохов переодевания, ни стука створок шкафчика, ни возни с туалетными принадлежностями. Только ровно бьющие по кафелю и чугуну струи. Воображение само рисует Тобиаса, стоящего совершенно голым под этими струями, с напряженной спиной, упирающимся лбом в кафель, со сведенными ягодицами и с рукой на возбужденном члене. Рин ворочается, он непроизвольно тянется рукой туда, где становится горячо от прилившей крови, но в этот момент дверь в ванную хлопает, Рин пугается, что его застанут врасплох, и возбуждение пропадает. Щелкает выключатель, свет гаснет, Тобиас скользит босыми ногами, осторожно пристраивается на самом краю кровати, пахнущий проточной водой и ледяной свежестью. Это успокаивает. Рин тянет Тобиаса на себя, прижимается спиной к его животу: