Но вы никогда не пропустите момент превращения слов в заклинание. Как только слова встанут в нужном Наследию порядке, вы почувствуете, как скрытая в них энергия начнет высвобождаться. Но применить Заклинание вы не сможете. Запомнить, записать, понять — да. Но не применить. Заклинатель ничего не может сделать без своей пары. Целитель, соединяя свое Наследие с вашим, замыкает цепь Тингара, высвобождает формулу, придает ей законченность».
Рин старается записывать и не отставать от других, но отвлекается на витрину с необычными шахматными фигурками. Пешки в виде армии клыкастых русалок, резные черепа королей и королев с лягушками и змеями вместо глаз, вороны, заменяющие коней, и ладьи, больше напоминающие гильотины. Рин не может отвести глаз от этого странного великолепия, выточенного из камня с потрясающей точностью и натурализмом, спохватывается только когда звучит гонг на перерыв. После занятий приходится подниматься на последний этаж, под самую крышу, и просить в архиве доступ к электронной версии курса, а потом уже оттуда наскоро переписывать: «Для того, чтобы Заклинание изменило реальность, всегда нужно разрешение Целителя. Как только связь между Целителем и Заклинателем разорвана, Тингар возвращается в инертное состояние. Но… Всегда есть «но». Найденный лингвистический узел не перестает выполнять функции числа Эрдешса. Так что от каждого рабочего заклинания можно начинать поиск нового».
На лекциях по общей культуре им рассказывают о заклинаниях симметрии, которые якобы способны менять реальность без открытия Системы и без участия Целителя. Напрямую. Вечерами приходиться учить санскрит, чтобы на практических занятиях читать отрывки тибетского учения о «Едином Наследии» и о «Чистой и Нечистой паре». Все эти фольклор и старье, не имеющие никого отношения у современной Системе. Зачем им знать о заклинании симметрии, если оно требует колоссального резонанса Тингара, которого не может обеспечить ни один, даже самый одаренный, Целитель?
Рину абсолютно наплевать на эти сказки, на теорию Наследия и его историю. У него не захватывает дух от пыльных страниц и формул отражения слова при вращательном движении нестабильных поверхностей. Но без этих знаний Тоби, кажется, не вернуть. И если Рин хочет хоть еще раз его увидеть, ему тоже нужно во всем этом разбираться. Он в очередной раз вздыхает, с усилием открывает манускрипт Тобгяла «О Белом и Черном Тингаре» там, где его сморил сон прошлым вечером — на первой странице.
К началу осени он втягивается. Перестает чувствует себя чужаком и выскочкой, просиживает ночи в библиотеке, где собраны работающие формулы связи, не замечает, как летит время, выныривает в повседневность посреди сумерек и идет искать Иннокентиев. Ривайен заставляет его мозг работать многими новыми способами и становиться сильнее. Ум Рина то растягивается, но напрягается, раскрывается, набирается сил. Но ему все равно нужны помощь и совет. Ему легче, когда рассказывают просто и объясняют на пальцах. Поэтому он зависает по воскресеньям у Беки. Он всегда говорит доходчиво. Иногда, вынырнув из своих мыслей в комнатке Иннокентиев, он застает там Колина и только тогда понимает, что прошла очередная неделя и на дворе — воскресенье. Спохватывается, предлагает сделать вылазку в ближайший город, развеяться, но тут ему в голову приходит очередной вопрос и Рин, забыв обо всем, садиться у стола и слушает терпеливые объяснения Бэки:
— Заклинания — это не магия, Рин, — говорит Бэка, тяжело вздыхая и провожая глазами Юрасю и Колина до двери. — Понимаешь, реальность… она ведь неоднородная. То как ажурное кружево, то как пиксельная сетка. Ячейки каждый раз разные. В Системе, к примеру, шаг ячейки большой, реальность похожа на дырявую рыбацкую сеть. Все пропускает, сама рыхлая и податливая. Попасть в такую ячейку заклинанием — Ривайен, кстати, не любит слово «ячейки» и называет слабые места материи «Точками Сборки» — раз плюнуть. А что в реальном мире? Здесь совсем другое дело. Реальность плотная — изменить ее можно с таким же успехом, как заставить верблюда пролезть через игольное ушко. Невозможно. Да еще надо учитывать искривления времени. Да и зачем? Баловство. То ли дело в Системе. Да и наши метки в Системе отлично видны — а это те же точки сборки. Трудно промазать. Поэтому в Системе главное не атака, а защита. У кого она сильнее, тот и выигрывает.
— Но Тоби же предпочитает нападение.
— А все почему? Потому что твой брат защиту, как стратегию, в грош не ставил. Да и от тебя защиты ждать было бесполезно. Тебе ж в голову даже мысли ни разу не пришло, что твоя задача — защищать Заклинателя. Да и Тингар объединять ты так и не научился как положено. Вот Тобиас и атакует. Но и защищается хитро. Помнишь же по его тренировкам. Попасть в него можно, только если застанешь врасплох. Он постоянно двигается, сдвигает пространство-время, прячется. С Тоби никогда ничего не знаешь наверняка. С ним тяжело. Одно утешает: то что он вытворяет в Системе — мало кто умеет. Подожди. Я ж тебе про Заклинания хотел рассказать, а не про стратегии боя. Ну вот, отвлек. Так на чем я остановился? Короче, нашел Точку и направляешь в нее заклинание. Иногда достаточно одного правильного слова. Оно как маятник, понимаешь. Толкнул, и вся материя раскачалась, а потом потянул за нить Тингара и опа, — на ладони Бэки появляется карта — возникнет новая реальность. Все зависит от умения. Ответил я тебе? Нормально? Ну вот и ладненько. Пойдем догоним ребят? Нет? Ну как знаешь. Что будешь делать?
Рин ничего не отвечает, молча берет у Бэки карту и уходит к себе. Читать, думать, зубрить. Во всей этой безумной гонке за пониманием того, что есть связь, он пока видит для себя только один плюс — нет времени контролировать воспоминания. Если они случайно всплывают в хаосе лекций или под утро в полусне, он дает им течь свободно, не прогоняет. Яд чувствуется уже не так сильно. Начал выветриваться? Или Рин заражен настолько, что больше его не ощущает?
Рин оставляет далеко позади себя то время, когда воспоминания о брате и Тоби были, как кровавое месиво — не поймешь где что. Теперь в этих воспоминаниях нет ничего общего. Одно — как открытая рана, кровоточит тоской по детству, обидой и ревностью. Другое похоже на аккуратный шов после ампутации. Из одного вытекает дурной кровью горячая привязанность к брату. Другое мучает по ночам фантомными болями. Рин не знает, как такое лечить, да и на лечение нет сил. Он просто ждет и терпит. Через некоторое время внутри него все успокаивается. Тоска проходит. Больше нет ни обиды, ни гнева. Но нет и желания увидеться. Сэм становится неинтересен. Он вроде есть и его вроде нет — остался далеко за поворотом. Рин им переболел.
С Тоби по-другому. Тоби всегда где-то впереди, манит как мираж. Утром смотрит на Рина из зеркала мутным отражением сквозь запотевшее стекло, на лекциях сидит рядом и ядовито высмеивает всех подряд, идет с ним по коридорам, отражаясь в бесконечных стеклах оконных рам, вечерний сумрак принимает его очертания, молодое дерево похоже в воде на его отражение. Рин иногда думает, что немножко сходит с ума. Но беспокоит его не это, а то, что где-то глубоко внутри, он все еще винит Тобиаса за все: за то, что тот втянул его в передряги, за то, что приручил, за то что бросил, за то что говорил, что любит, за то, что теперь из-за него приходится горбатиться в этой дыре. Рин понимает, что упреки эти глупые, но пока ничего не может с собой поделать. Кто-то же должен быть во всем виноват.
***
— Что ты делаешь?
Голос Ривайена застает Рина врасплох. Рин озирается вокруг и с удивлением обнаруживает себя в коридорном тупике рядом со спортивным залом. Он не помнит, ни как сюда попал, ни что здесь делает. Такие выпадения из реальности случаются уже не первый раз, но его впервые на этом ловят. Это еще полбеды. Ривайен держит своей костлявой рукой его запястье. Рин исподлобья глядит сначала на Ривайена, потом на свой кулак. Костяшки разбиты в кровь, а на слое штукатурки трещины и разводы.
— Отпустите.
Ривайен разжимает пальцы. Рин видит, как в замедленной съемке, движения фаланг, чувствует, как кровь снова наполняет пережатые артерии, как возвращается с покалыванием тепло в подушечки пальцев. Но вместо руки Ривайена перед глазами возникает совсем другая рука. Не Ривайен отпускал его запястье, а Тобиас, уходя, отпускает его руку, не тянет за собой, не позволяет ему разорваться между любовью к брату и… Чем? Чем еще? Рин вздрагивает. Ему хочется снова ударить в стену, чтобы прогнать досаду от того, что Ривайен спугнул из его головы какую-то важную мысль, но он только говорит сквозь зубы: