Может имя этого надо было запомнить? С этим все получается. Система снова поет и принимает. Может быть потому, что волосы парня вьются и пахнут морем, как у Рина. И ростом он не вышел, как Рин, — едва достает Тоби до груди. И рука, которая сейчас обнимает за талию, один в один как у Рина.
Тобиас кладет свою ладонь поверх веснушчатой кожи и прижимает. Позабытое ощущение мощи и вседозволенности наполняет тело и мутит разум. Он едва произносит несколько слов, как Заклинатель противников обмякает бесформенным кульком на бетонном полу. Целитель противников — почти ребенок — еще стоит на ногах, делает неловкую попытку касанием передать остатки Тингара и привести в сознание отключившегося партнера. Но второпях не рассчитывает силу передачи. Раздается хлопок, в ноздри забивается запах горело мяса. Их жаль. Тобиас видит как мальчик-Целитель делает еще пару безнадежных дерганных движений, без прежней грации, падает лицом вниз и не шевелится. Победа. Интересно, какой у них сейчас рейтинг в реестре поединков? И какое у его новой пары имя? Наверное уже не Амэтотадин.
— Добей! — доносится до него, как с другого конца пустого трубопровода. Это Сэм. Связь с ним за это время превратилась в гангренозную пуповину, смердящую, болезненную для них обоих. Но Сэм ее не перерезает.
Тобиас поворачивает голову в его сторону. После боя и смещения реальности все кажется ненастоящим — Сэм словно парит высоко над землей. Или правда наблюдает за поединком с возвышения? Тобиасу трудно понять из-за искажений Системы.
— Что? — переспрашивает автоматически.
— Добей! — эти слова втекают в ухо Тоби сдавленным сладострастным шепотом. Так же, как втекали ночью прерывистые и искренние «твой», «только твой». То же придыхание, та же отработанная интонация.
Тобиас разжимает пальцы, тонкая ладонь рыжего Целителя медленно скользит вниз, остается в одиночестве. Форсайт мрачно и отчетливо отвечает в повисшей тишине:
— Они уже достаточно ослаблены, они уже мертвы для Наследия, их тела больше не пригодны для Тингара.
— Тоби, не перечь мне. Мне нужна внешняя метка, черт тебя побери, не победа, а метка. А у вас ее до сих пор нет. Эмоциональное единение не достигнуто! Вы не сместили Точку Сборки! Вам надо превзойти себя. Переступить через себя. Что ты творишь! Сделайте, то что я приказываю! Тоби, сукин сын, если ты не… Прикажи ему, ты! Как тебя там! Прикажи!
Тобиас помнит, что должен остаться таким, каким хочет его видеть Рин, а не каким хочет его иметь Сэмюэль. «Делай только то, после чего ты сможешь вернуться». Рину не нужен убийца. Если он сейчас выполнит приказ — он предаст Рина, и тогда уже некуда будет возвращаться, некого будет ждать. Тобиас оглядывается и удивленно смотрит в яркие, как пластиковая бирюза, глаза мальчишки-Целителя. Как он мог принять его за Рина? Как хорошо, что не запомнил его имени. Не надо будет забывать.
— Это приказ! — мальчишка надрывается в самое ухо. Тоби широко улыбается в ответ. Нити ночной связи истлевают изнутри — только сохраняют видимость прочности. Приказ больше ничего не значит. Но Сэм этого не видит и не решается приказать сам — боится перебить новорожденную Связь старой. Тобиас улыбается шире:
— Не понял приказа, — он выговаривает каждое слово аккуратно, так чтобы вместе они превратились в глухую стену между ним и остальными. Ждет, когда окончательно рассыплется в прах ночной обман.
Когда Сэм наконец понимает, что происходит — уже поздно. Ему ничего не остается как вымещать свою беспомощность. Его накрывает самая опасная истерика — тихая, граничащая с безумием. Он подходит так спокойно, что становится не по себе:
— Ты прекрасно все понял, но не выполнил то, что я просил.
Тобиас отступает и упирается спиной в Николаса, чувствует, как ему заламывают руку и разводят пальцы, понимает, что сейчас произойдет, пробует сжать их в кулак, но у Николаса сильная хватка: резкое крутящее движение — щелчок. И ничего. Боль не оказывает никакого действия. Реакция Тобиаса сродни кататонии.
— Врешь. Ты все понял. Я ведь даже объяснил. Дело не в непонимании, даже этот сосунок понял, — Сэм тычет в рыжего мальчишку. — Дело в тебе. Ты сейчас сознательно игнорировал меня. Так не пойдет, Тобиас. И я тебе покажу, до какой степени я в тебе разочарован.
Николас держит крепко, Сэм хватает Форсайта за забранные в низкий хвост волосы, дергает на себя, разворачивая голову Тобиаса к себе — глаза в глаза — и спокойно продолжает:
— Мне нужен чистый Заклинатель не для прогулок под луной, а для создания боевой непобедимой пары. Непобедимой, значит устрашающей. Если ты не убиваешь, ты никому не страшен. Не боятся тебя — не боятся и меня. Ты что, сукин сын, думаешь я с тобой шутки шучу? Что если на тебе моя метка, то тебе все сойдет с рук? Что и кому ты хочешь доказать? Если ты не можешь выполнить простой приказ, ты мне больше не нужен. Ты перестаешь быть полезным, Тоби. Я предлагаю тебе это обдумать. Скажем, неделю-другую. Надеюсь «холодная» изменит твое поведение.
Сэм хочет сказать что-то еще, но вместо этого концентрирует свой взгляд на шраме. Тобиас заходится кашлем — сильным, судорожным, который долго не может побороть, задыхается все больше. Внезапно все резко прекращается.
— Николас, кнут, — голос Сэма наполнен неутоленной кровожадностью.
Это уже не наказание за непослушание — это экзекуция. Тобиас не защищается и не отбивается, прекрасно понимая, что будет только хуже — любая эмоциональная включенность будет только подпитывать метку и усиливать боль. Он закрывает лицо руками и подставляет спину, считает удары и ждет, когда мир погаснет. В мозгу что-то переключается, и он перестает понимать когда он и где. На вилле в Пиренеях или в кабинете Ривайена в свои шестнадцать лет.
Николас наклоняется над ним, смотрит и выносит вердикт:
— Хватит.
— Оттащи в подвал. Вода и сухари. Пусть хорошенько запомнит, что значит пытаться искать лазейку в моих приказах.
***
Дверь за Николасом и бугаем из ближнего круга Сэма закрывается. Тобиас прислушивается и насчитывает двадцать пять шагов прежде, чем шум и шарканье перестают доноситься из коридора. Он с трудом садится на каменном полу, поджав под себя ноги, и осторожно вправляет вывихнутые пальцы. Ждет, пока пройдет приступ боли, здоровой рукой нащупывает брошенный рядом плед, отрывает длинный лоскут, фиксирует суставы. Осматривается. Грязно, сумеречно, голо. Матрац, жестянка с сухарями в одном углу, ведро — в другом. Под самым потолком небольшое зарешеченное окно, под ним десятилитровая бутыль с водой. С той стороны окна доносится шум мотора. Он где-то под домом, ниже уровня гаража. В комнате, о существовании которой, он не догадывался. Не курорт, конечно, но ждать можно.
Тобиас подтягивает матрац, ложится на него животом и закрывает глаза…
Когда он их разлепляет, то первым делом чувствует, как дергает и тянет исполосованную бичом спину. От ударов кнутом ткань рубашки порвалась и ушла в мясо спины. Присохла, смешалась с волосами. Надо размочить и снять как можно быстрее. Тоби привстает на локте - боль огнем выжигает спину. Озирается. Поворот головы превращается в изощренную пытку. Лицо горит, горло дерет от жажды. Выцепляет взглядом бутыль. Расстояние до нее кажется непреодолимым. Он вдыхает через рот. Затхлый запах проникает в легкие. Форсайт заставляет себя подняться на ноги через «не хочу», кое-как доковыляв до бутыли, присаживается рядом, пристроившись, льет на спину, одним сильным рывком снимает рубашку, отрывает несколько полосок, остальное бросает в угол. Нагибается, жадно пьет, толкает бутыль ближе к лежанке, расплескав часть на пол. Но лучше так, зато в следующий раз не вставать. Его клонит в сон, голова кружится, и, кажется, поднимается температура. Он садится на тюфяк, подвязывает волосы оторванными лоскутами, делает еще несколько глотков. Надо бы промыть раны еще раз, основательно, но неизвестно, сколько его здесь продержат, а воды уже в обрез. Ладно, он привычный, все будет нормально. Тобиас падает на матрац лицом вниз. В мозгу крутятся неизвестно откуда прилетевшие слова - дюбить и помнить разные искусства. Разные, соглашается про себя Тобиас, и тут же теряет ясность мысли.