С трудом сдерживается, чтобы не вскинуть руку к горлу и, по-привычке, не проверить — вдруг Сэм тоже здесь. Вместо этого Форсайт застывает с каменным лицом. «Не может быть, — думает он. — Мертвые не возвращаются». Каждый носитель индивидуален, никогда Наследие не повторяется, никогда не оставляет один и тот же след, ни одна оборванная Связь не восстанавливается.
Тобиас заставляет себя сосредоточиться на пульсации метки, по мере приближения мальчишки та набирает силу и ее все тяжелее контролировать. Это напоминает Тобиасу, почему он никогда не слышал о смене пары. Потому что все попытки перехода Заклинателя от одного Целителя к другому заканчивались трагически. Старая метка, какой бы слабой она не была, всегда блокировала переход, рвала мышцы и связки, убивала носителя, выжигая его изнутри. От этого и пошла байка о верности и чести Заклинателя и единственной Связи на всю жизнь.
Если байка верна, Тобиасу оставается только молиться: как при контакте поведет себя Наследие, он не имел ни малейшего понятия. Вполне может повториться ситуация той роковой ночи, когда Сэм на Моблане сначала натянул Связь до предела, хватаясь за нее, как спасательный трос, а потом рванул на себя изо всех сил.
Метка первой отреагировала на рывок, еще до того, как Тобиас разобрался в чем дело, она взбухла и начала вместо того, чтобы давать силы, вытягивать их из Заклинателя. Почти сразу в голове у Тобиаса что-то взорвалось и он потерял сознание. Когда пришел в себя, шрам под кадыком превратился в рваную рану, а самого Форсайта пронзала такая боль, словно кто-то разрезал ему спину ножовкой и вынимал один позвонок за другим, медленно и осторожно. Тобиас кричал, катался по полу и рвал ногтями кожу на горле, пытался дотянуться до спины, чувствовал, как по капле уходит жизнь из Сэма и из него. Он был совершенно уверен, что умрет.
Вдруг невыносимая боль и конвульсии прекратились, словно в его вены ввели лошадиную дозу героина. Мышцы расслабились. За шумом крови в ушах, как сквозь плохо вставленные беруши, Тобиас расслышал трель айфон. Тот надрывался и вибрировал где-то у него под боком. Тобиас перевернулся на спину, пошарил дрожащими окровавленными пальцами, нащупал плоский прямоугольник, поднес к глазам и нажал на принять. Из динамика до него дотянулся спокойный, ровный голос Сэма. Слава богу. Тобиас нажал на риплей. Голосовое сообщение проиграло еще раз. Тоби не вникал в его содержание. Просто слушал и успокаивался. Только с четвертого раза до него дошел смысл: «Если со мной что-то случиться, ты найдешь Ринсвальда и станешь его парой. Это приказ».
Тобиас проиграл сообщение еще раз. На всякий случай. Оно скорее всего было отправлено с таймера, а записано еще до восхождения на Монблан. Если со мной что-нибудь случиться… Тобиас раскинул руки, выронил телефон и заплакал.
Метка, словно услышав волю хозяина, прекратила убивать, дала телу возможность обрести новую цель, новый смысл. Однако выздоровление было долгим и тяжелым. Шрам затягивался медленно, силы возвращались исподволь. Приступать к выполнению приказа сразу было равносильно самоубийству, тем более, что временные рамки того были предельно размыты. Если бы Сэм хотел немедленного повиновения, он приказал бы по-другому.
Тобиас решил, что ему дали время, и начал этим временем пользоваться.
К концу второго месяца шрам на шее перестал давить и регламентировать каждый его шаг. Тоби вздохнул свободнее и обнаружил, что Школа от него отказалась и исключила из официальных реестров боев. Так он неожиданно для себя в двадцать один год оказался посреди огромного нового мира совершенно один, а мир этот ничего не требовал от него, кроме эскизов, курсовых работ и соблюдения дедлайна по многочисленным проектам. В этом новом мире никто ничего не знал и не хотел знать о Тингаре.
Месяца через три метка начала терять силу, Тобиас перестал чувствовать присутствие Сэма в своей голове.
К началу шестого месяца метка почти перестает давать о себе знать. И вот тут-то Тобиас и получает официальное приглашение на годовой заключительный ивент. Оказывается Сэм записался на него предварительно и указал адрес Заклинателя для контакта. Организаторы безусловно в курсе гибели Сэмюэля Ришара, но ничего не запрещает Тобиасу участвовать в ивенте с другим Ришаром. Замена Целителя не запрещалась, отчасти потому, что считается невозможной теоретически, отчасти потому, что на практике Заклинатель не переживает своего Целителя больше чем на час.
Таким образом аннулировать запись может только сам Тобиас. Может просто не пойти — и тогда жюри запишет поражение против имени «Боронза и сталь». Или может выполнить приказ Сэма и привести на ивент маленького Ришара в качестве Целителя, дать паре новое имя и новую жизнь.
Но Тобиас даже не задумывается о выборе. На следующий день он идет на встречу с Ринсвальдом. И вот теперь стоит в двух шагах от несуразного мальчишки, пытается унять бешеный ритм пульсации в горле и странные мысли в голове. Он гонит мысли прочь — сейчас не до странностей, он подумает о них после ивента, если выживет. А пока… Пока есть возможность вернуться назад в Систему. Хотя бы на один день. Форсайт вдруг понимает, что скучал по ней, улыбается и набирает в рот побольше воздуха:
— Привет, Ринсвальд.
— Простите?
— Я же не ошибся? Ты Ринсвальд? Ринсвальд Ришар? Брат Сэмюэля.
— Я Рин. Рин Ришар. Откуда вы меня знаете?
По интонации и насупленному виду, по тому как парнишка выставил впереди себя фаянсовый горшок, словно щит, Тобиас понимает, что не только он застигнут встречей врасплох. Неужели парень его не ждал? Сэм же должен был предупредить. Или не успел?
— Если говорить честно, то я тебя еще не знаю, …Рин, но твой брат…
— При чем тут мой брат, — перебивает мальчишка, — Мой брат мертв уже полгода.
— Вот поэтому я и пришел. Он попросил меня кое-что сделать вместе с тобой.
— Почему он Вас о чем-то попросил?
— Наверное, потому что считал, что может мне доверять, как другу.
— Другу? Все друзья Сэмюэля приходили с соболезнованиями. Я Вас не помню. Друзья не ждут шесть месяцев, чтобы появиться, — мальчишка явно взволнован и растерян, пытается придать голосу уверенности, но совершенно не умеет себя контролировать, его нервы не выдерживают, голос срывается на фальцет.
— Я не мог придти раньше, — отвечает Тобиас, а сам присматривается повнимательней. Ростом младший Ришар — ребенок, но глаза взрослые. Шестнадцать? Слишком много времени упущено. В этом возрасте чувства уже не такие гибкие и отзывчивые, приучать пацана ловить малейшие колебания и изменения реальности уже поздно. Стабильной Связи никогда не установить:
— Может быть и не помнишь, но, наверняка, слышал про меня от брата. Я Тобиас.
Незнакомец говорит так уверенно, что Рин и правда старается вспомнить. За последние два года работа его мозга здорово улучшилась, память стала не такой дырявой. Тревожный взгляд, легкая морщинка между бровей. Ничего. Рин перебирает имена, которые мелькали у Сэма в разговоре и которые он записывал в тетради между панчами. Такого там не было, а брат никого от Рина не скрывал. Важного не скрывал. Может быть этот Тобиас один из поклонников, с которым у брата была интрижка?
Тобиас видит, что мальчик силится до чего-то докопаться и решает подтолкнуть воспоминания:
— Мы с тобой встречались один раз, пять лет назад. В тот самый вечер, когда произошла трагедия с твоим отцом. Я приходил с Сэмом, а ты встретил нас на лестнице. Помнишь?
— Нет, — но вот теперь юнец явно смущается, хотя тут же вскидывает на Тобиаса полный горечи взгляд. — Если Вы и правда были другом брата, почему тогда Вас на кремации не было?
Тобиас невольно вздрагивает и отступает на шаг. Так вот что за горшок у мелкого в руках…
— Сегодня?.. - Тобиас смотрит на урну, почти чувствует тепло, которое от нее исходит и ничего не чувствует. Он попрощался с Сэмом шесть месяцев назад. У него есть его голос, его метка, его нити. А прах - это для обычных людей. Но в горле все равно першит и он сглатывает, прежде чем продолжить: