— Тоби, — требовательно зовет он, заставляя Заклинателя сконцентрироваться на своем голосе, — Ты меня слышишь? — по движению зрачков понимает, что Тобиас еще слышит, но сознание его начинает отключаться. Рин дергает ворот худи на себя, почти кричит: — У нас получится. Все получится. Уводи нас отсюда! Куда хочешь, но уводи! — напряженно ждет, пока Тобиас кивнет в ответ. — Это приказ!
— Да, Рин.
В его глазах появляется злое выражение — он сумеет выполнить приказ, чего бы это ему не стоило. Рот кривит гримаса сдержанного презрения, — он сильнее своей слабости. От сдвинутых к переносице бровей бежит глубокая поперечная морщина. Тоби входит в раж, и воздух вокруг них начинает искриться и трещать, лопается перетянутая кожа. Шаг в туман и еще один — из тумана к маленькому двухэтажному домику под железнодорожным мостом. Безмятежность, персиковые деревья, нежное небо над. Солнце в зените, день даже для начала декабря жаркий и погожий. Тоби тяжело оседает на траву. У Рина на рубашке расползаются пятна крови, на руках тоже кровь. Тоби опускает взгляд себе на живот. И там кровь. Откуда? Сам он не чувствует боли, но ему зябко и как-то неловко за то, что все так бездарно закончится:
— Тебе надо вернуться к Ривайену, — руки бессильно разъезжаются в стороны и Тобиас растягивается на травяном ковре. — Они не сразу сообразят, куда я тебя перенес, но начнут искать и найдут. Без помощи школы ты не справишься, — говорить становится тяжело, не хватает воздуха.
— Ты один, как целая школа.
Рин опускается рядом, делает вид, что уверенно берет руку Тобиаса в свою, а сам старается унять панику. Настраивается — Целитель на то и Целитель, чтобы отдавать часть себя в обмен на здоровье пары. Третий раз за сутки, хватит ли сил? Наследие не вечный двигатель. Нагорная учит не использовать часто, не расходовать бездумно. Быть бережливым, делать долгие паузы между. Но сейчас нельзя, сейчас пауза — смерть. Рин подсовывает руку Тоби под спину — липко, горячо, одна невыносимая боль на двоих. Рин давится ей, замолкает на мгновение, чтобы заставить ее отступить, потом продолжает:
— Как они нас найдут, Тоби? По метке, — косится на росчерки от ножа Сэма под кадыком, глубоко вздохнув, продолжает:
— На все надо время. На поиски и на то, чтобы поставить тебя на ноги. Спорим, я успею быстрее? — что будет с ними, если он не успеет, думать не хочется. Надо успеть. — Сэм с Ником, наверное, заняты поправкой здоровья, им не до поисков, а кроме них никто искать не сможет. Так ведь? — Рин набирает в легкие больше воздуха и, подражая столько раз слышанным за учебный год интонациям, говорит: — Надеюсь, что сутки-двое у нас есть — почти каникулы. Сейчас подлатаю тебя — и порядок, — но дрогнувший голос выдает его с головой. Стушевавшись, Рин плотно сжимает губы и начинает задумчиво треть переносицу. Так хорошо знакомый Тобиасу тик делает мальчишку до смешного похожим на Ривайена, вот только нет у него ни опыта, ни знаний директора. Тобиас не может не улыбнуться. Как жаль, что сейчас это единственное, что он может:
— Я что-то не учел, Рин, что-то пошло не так, но я не почувствовал угрозы. Прости…— получается слишком тихо и неразборчиво, надо бы повторить, но у Тобиаса кончаются силы, и в уголках рта у него начинает пениться красное.
— Она выстрелила, Тоби! Она стреляла из гребанного пистолета! Она свернула систему, чтобы ты перестал обращать на нее внимание. А я решил, что она не станет вмешиваться. Отвернулся и забыл. Моя вина. Больше не ошибусь. Буду всегда прикрывать. А сейчас молчи, хорошо? Не теряй силы зря. Не больно? Отлично, процесс пошел.
Рин кладет одну руку на живот — пуля прошла на вылет, другой нащупывает входное отверстие на спине, ведет ладонь чуть выше — еще одно и третье — под самой лопаткой. Рук на все не хватает. Решает зажать то, которое рядом с сердцем. Надеется, что для Тингара нет принципиальной разницы между загнившими струпьями от бича и огнестрелом. Ждет. Нет ни покалывания в пальцах, ни свечения, ни взаимодействия. Раны не затягиваются, нити Тингара безжизненно повисают, Тоби слабеет на глазах. Неужели те приемы, которые он так старательно заучивал, больше не срабатывают? Но Связь еще есть, Рин продолжает принимать на себя чужую боль, однако чувствует, что жизнь уходит из дорогого ему человека с каждой каплей потерянной крови. Хуже того, Рину начинает казаться, что все его действия приносят только вред. Словно Тингар внутри Тобиаса не восстанавливается, а разрушается от каждого прикосновения. Но такого не может быть!
Рин не понимает, что происходит. Сейчас, когда каждая секунда на вес золота. Что он делает не так? Он отнимает руки от Тоби, лихорадочно трет ими о свою рубашку, словно это как-то может помочь, пытается усилить Связь — это получается и даже легче, чем он думал, но только Тингар течет сквозь, не задерживаясь, словно больше не видит Тобиаса, словно тот вычеркнут неведомой силой из пространства и времени Наследия.
— Эй! Эй! Не вздумай отключаться! — язык заплетается, в носу свербит, а слезы, убегая из его глаз, оставляют след на языке. Рин проводит рукой по ставшему ледяным лбу Тоби, разглаживает глубоко залегшую морщину:
«Дачтожетакоепроиходитчтомнеделатьчтомнедеалтьнадострочночтотопридумать».
— Не вздумай меня снова бросать. Поверь мне, пожалуйста, поверь мне. Я тебя вытащу! Только не отключайся, будь со мной!
Что-то подсказывает Рину, что он действительно может это сделать. Что он умеет, и это другое умение запрятано глубоко внутри. Табуировано. Но если он не отменит табу здесь и сейчас, то Тоби умрет прямо у него на руках.
Чувства и разум Рицки работают на пределе возможностей, от чрезмерной нагрузкой вся нервная система может вот-вот взорваться или отключиться.
Сначала в голове звучат слова Ривайена: — «Не надо бояться своих воспоминаний». Его первый урок. Надо дать им течь свободно, позволить вернуться.
Рин вспоминает. Ему десять. Он на границе света и тени, он видит нити, они соединяют его со всем и со всеми, с видимым и невидимым, с материей и ее изнанкой. Он помнит, что мама от этого в ужасе, что отец просит Семюэля приглядеть за ним, что договаривается с Ривайеном о каком-то эксперименте. Но все неясно. Словно и мама, и папа, и брат — это всего лишь фон, плоская картинка. А в голове звенят Связи. Каждая на свой манер. Каждая говорит тысячью бубенцов. Он почти понимает, о чем. Почти не считается. Надо понять. Он почти понимает, о чем. Почти не считается. Надо понять.
Рин заставляет себя пойти в воспоминания дальше, чувствует, как ступни медленно погружаются в вязкую жидкость, кисло-сладкий запах ударяет в голову. Он не может пошевелиться — не важно. Не может дышать — он заставляет себя это сделать. Не может думать. Слабак. Может и должен.
Почему я забыл? Нет, не об этом сейчас надо думать. что именно он забыл, а не разбираться с «почему». Дальше.
В голове раздаются слова Сэма: «Это избыток Тингара в крови». Нет, опять не то. Рин вспоминает: осколки стекла разбросаны повсюду, черно-ртутное с интересом наблюдает, как кровь смешивается с тенями в воздухе, меняет цвет и капает на разбитое зеркало. Рин не обращает внимание. Дальше. Шепот бьется где-то на самой границе сознания, пугает. Нельзя бояться. Дальше. Клубящиеся протуберанцы, гипнотические голоса. «Ты наш Универсальный Целитель — можешь делать из боли все что пожелаешь. Боль — твое оружие. Чем больше ты ее впитаешь, тем сильнее станешь. В этом мире много боли, ее всегда можно получить. Это ресурс. Нам нужна власть — тебе нужна боль. Мы созданы друг для друга». Да, именно так. Они говорили ему про боль. Кто и когда — об этом он подумает позже. А сейчас он точно знает, что вспомнил нужное. Тоби — сгусток боли, а он — Универсальный второй, может приручить ее, может ей управлять. Просто забыл как.