Тренированное зрение Ривайена, заточенное на мир Связей, ищет самое главное — метку Тингара — и не находит. Он не видит ни метки, ни Связи между этой парой. Какое расточительство. Тингар и вся его сила пропали безвозвратно. Значит, Тобиас так и остался чистым, не признанным Наследием. И маленький Ришар ничем не смог помочь. Ну, хорошо хоть забрал его у брата. Большего, наверное, от них не стоит ожидать.
Натали осторожно трогает Ривайена за руку.
— Рив, у твоего Тоби чистая шея, заметил? Он ее что, специально напоказ выставил? Нет ни бинтов, ни шарфа, и этого его вечного высокого воротника тоже нет.
Ривайен присматривается. Видит то, на что сразу не обратил внимание. Тоби озаряет весь парк улыбкой, и сам как будто светится изнутри. Совесть неприятно ворочается змеюкой и напоминает о прошлом. Директор нервно передергивает плечами. Он прекрасно помнит это выражение лица пасынка. Точно такое же было у него почти семь лет назад, когда он без предупреждения распахнул дверь в его рабочий кабинет, с портретом в одной руке и приказом о зачислении в другой. Ничего хорошего это выражение лица не сулит. Первый раз оно спровоцировало в Ривайене непреодолимое желание заполучить роковую улыбку в личное пользование и такое же непреодолимое желание избавиться от пронзительного чувства как можно быстрее. Некоторые вещи невозможно вытравить из памяти, как бы ни старался. Но почему опять?
Ривайен переводит взгляд на маленького Ришара и снова передергивает плечами. В противоположность Тобиасу, тот не улыбается, сосредоточен. Его взгляд расфокусирован, словно он рассматривает что-то, чего здесь нет и не может быть. Вокруг обоих ощущается движение, словно нечто защищает их от реальности, поглощая малейшие всплески зависти, вины или тревоги, откуда бы эти эмоции не исходили.
Ривайен не видит связи, но больше это его не огорчает. Теперь это настораживает. Интуитивно он смотри шире. «Это» накрывает все. И парк, и он, и школа — все уже внутри «этого». Это больше чем пара, чем Связь. Больше чем метка, которая забыта, как детская забава, где-то на полпути сюда. Это сулит новый поворот в его жизни, и Ривайен озабоченно поправляет круглые очки.
Комментарий к XXI.
Осторожно! В тексте главы присутствуют некоторые глупые и душещипательные мысли, дорогие сердцу автора.
========== Дополнительные материалы. Тетрадь Ривайена Форсайта ==========
Ему хочется кричать, бить себя в грудь, пуститься в жестокий ритуальный пляс, потрясая дряблой кожей, нечувствительной ни к жаре, ни к холоду, высоко поднять над головой кадык последнего врага, вырванный заточенными о брус зубами. Но он просто стоит, уперев посох в расщелину между плитами горного мрамора, дает кровавой слюне стекать и смотрит на пики. Он сумел. Он им всем доказал, кто достоин носить на своем лице метку Тингара и передавать ее потомкам. Они все — Все! — потешались над ним, жгли его первенцев, вырезали груди его женам, вспарывали животы беременным невесткам. Но он выжил сам и сохранил свой род, научил сыновей управлять даром, отомстил и теперь может с чистым взором стоять на вершине мира. Ждать своего часа. По скуластому морщинистому лицу катятся слезы, но он их не замечает. Он ждет, когда солнце бросит свой первый луч на священные мраморные руны Наследия, чтобы исполнить в храме под открытым небом свой последний долг. Он выиграл эту битву. Теперь он, старейший и мудрейший, должен оставить об этом память и назидание.
Старик потеплее укутывается в шубу из птичьих перьев и садится в центре белоснежных плит, лицом к руне единства, на которой жертвенное красно-желтое пламя поднимает свои лепестки к его желтым ступням. Скрюченные пальцы разворачивают нежный, как кожа на бедрах нетронутого мальчика, недавно изготовленный свиток. Старик мнет его в руках, шамкает губами, вдыхает тяжелый запах пальмового масла. Хорошая работа. На века. Устроившись поудобнее, макает рыбью кость в пигмент, сваренный на жире и пепле, и начинает выводить дрожащей от волнения рукой:
«Я, Абхиджит, воздаю хвалу Наследию и начинаю повесть временных лет в сорок первом году от вознесения Отца с вершины Тибета. Верю, что и после моей смерти внуки продолжат летопись о делах наших славных и передадут традицию своим внукам, а те своим, и так сказание о Наследии Тингара не исчезнет».
Старик останавливается, поднимает глаза к почти черному небу, пытается глубоко втянуть разряженный воздух в свою астматическую глотку. Воздуха мало, голова начинает слегка кружиться, но он любит это чувство голода. Оно рождает воспоминания и образы.
«Знайте же те, кому надо знать, Отец оставил нам Наследие, соединил каждого из нас нитями Тингара с источником времени. Сила Тингара — достояние нашей семьи. Только нам дано видеть связь вещей, останавливать время, ходить между снами, видеть, как мрак превращается в свет, слово — в оружие. Знайте, что благодаря этому великому дару нас называют Едиными. Мы заставляем сильных мира сего падать ниц и просить пощады. Пройдет совсем немного времени, и мы будем править всем на земле. Как лотос расточает свой аромат среди болот, так и мы будем расточать нашу силу среди людей, и никто не сможет противостоять нам».
***
Дорога в храм была построена членами его семьи, только он, как летописец, знал сюда путь, только он был посвящен в тайну пальмового свитка. Со вчерашнего вечера он составлял в голове фразы. Знал, что там, наверху, у него не будет времени на раздумья. Когда он добрался до горячих мраморных плит, солнце уже позабыло про зенит и начало клониться к далеким пикам. Камаль окинул слезящимися глазами бескрайние просторы. Все здесь когда-то принадлежало его семье. Раньше. А теперь его вполне могли выследить, хотя он и оставил один отряд у подножья, а другой послал обходным путем заманивать старшего кузена в западню.
Камаль пересек белые мраморные плиты, надавил на черный диск, расположенный по центру главной из них, достал резной футляр из кости каринфукуса, похожий скорее на ножны кинжала, чем на хранилище бесценного документа, благоговейно покрутил тяжелые половинки в разные стороны, разомкнул, проверил на месте ли сокровище. Потом опустился на прогретый летним солнцем и покрытый древними рисунками камень, лицом к руне действия, на которой пламя жертвенного костра вздымалось вверх десятками рук с точеными запястьями и длинными, чувственными пальцами. Камаль достал плотную пальмовую бумагу, развернул, провел рукой по шершавой поверхности, вдохнул легкий запах прогорклого масла. Быстрыми и точными движениями разложил вокруг себя половинки футляра, писчую кость и флакон пигмента. Тетрадь с боевыми заклинаниями положил по левую руку, чтобы открыть не задумываясь, если что-то пойдет не так.
Приготовления были закончены. Оставалось только пробежать пальцами по симметричным меткам силы по обоим сторонам лица и спуститься по извилистым пульсирующим шрамам к яремной впадине. Он знал, как выглядит его метка, он каждый день рисовал ее своей кровью на трупах, чтобы неверные знали, кому заплатили долг чести. Но сейчас, прежде чем перенести метку Наследия на свиток, он хотел еще раз ее почувствовать и попрощаться. Сила была с ним, и ее должно было хватить до конца.
Воин с трудом сжал в разбитых в кровь пальцах кость, окунул ее в пигмент, закрыл глаза и вывел непослушной рукой метку Силы на плотной бумаге. Пигмент впитался моментально и перенесенная метка засветилась, давая разрешение на продолжение истории.
«Дед моего деда начал эту летопись, и этот рассказ дошел до меня. Теперь я, Камаль-последний-в-ком-едино-Наследие, исполняю долг и записываю увиденное и услышанное. В этом мире есть много непонятного: есть тайные лавки, в которых можно купить исполнения желаний, есть странные города, в которые могут войти только безумцы, есть незримые леса, простирающиеся на обратной стороне мира. А есть мы — носители Тингара, недостойные Наследия. И пусть мой рассказ дойдет до того, кто в нем нуждается, как рассказ моих предков дошел до меня.