Он огляделся из своего закутка. Варьете было заполнено до отказа, принесли даже дополнительные стулья, и за каждым столиком сидело по четыре человека вместо обычных трех, за некоторыми даже по пять, и официанты едва успевали выполнять заказы. Многие пришли сюда вовсе не для того, чтобы видеть искусство его отца. Их привлекла вчерашняя беда. Страсть к сенсациям и тайная надежда: вдруг еще что-нибудь случится и они станут свидетелями какого-то следующего, еще более ужасного несчастья.
Юлиан заметил и знакомые лица: вот адвокат отца, вон оба полицейских, а за соседним с ними столиком — родители исчезнувшего мальчика. И наконец, Рефельс.
Юлиан дождался момента, когда отец был целиком поглощен работой, и быстро пробрался к Рефельсу. Репортер при виде его опешил:
— Юлиан? А я думал, ты уехал.
— Я изменил свои планы, — важно пояснил Юлиан.
— Эй! — возмутился кто-то рядом. — Мне ничего не видно!
Юлиан присел у столика на корточки.
— Что-то должно случиться, ты чувствуешь? — шепотом спросил Рефельс. — Это прямо носится в воздухе.
В этот момент послышался грозный раскат грома, и Юлиан испуганно вздрогнул.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал он.
— Тише, вы! — сердито прошипел какой-то мужчина. — Хотите поболтать — выйдите из зала!
Двое других зрителей тоже взглянули на них со. злостью, и Юлиан изобразил извиняющуюся улыбку. Потом посмотрел на сцену, и опять ему показалось, что с реквизитом не все в порядке.
— Что-то здесь не то, — прошептал Юлиан. — Мне надо поговорить с отцом. Обещаю тебе, что я...
— И я вам обещаю, что вы схлопочете сию же минуту, если не угомонитесь, — перебил их мужчина. — Я заплатил сумасшедшие деньги и хочу за них хоть что-то получить!
— Нет проблем, — ответил Рефельс, вызывающе расправляя плечи, — получите вполне приличную зуботычину, это вас устроит?
Мужчина приподнялся со своего стула, ненавидяще вперился в Рефельса, но потом снова уселся на место.
— Ну, погоди, ты мне еще попадешься! — пригрозил он.
— Эй, Франк, что это с тобой? Ты в своем уме? — одернул репортера Юлиан, чувствуя, как в зале воцаряется какая-то возбужденная, почти агрессивная атмосфера. Нарастающее напряжение готово было вот-вот взорваться.
Юлиан испуганно притих и стал смотреть на сцену. При этом взгляд его упал на зеркало. Он вздрогнул. Разъяренный сосед обернулся к нему, и отражение в зеркале повторило его движение. С той лишь разницей, что в зеркале отражался не человек. Юлиан повернулся к соседу и увидел вполне нормальное лицо, пусть не особенно симпатичное. Но магическое зеркало отца показывало, что рядом с ним сидит тролль.
— Чего уставился? —спросил сосед. Тон никак не соответствовал его черному фраку, зато как нельзя лучше подходил к тому образу, который отражался в зеркале: налитым кровью глазам и бульдожьей нижней челюсти.
Он был здесь не единственным троллем. Чем дольше Юлиан всматривался в зеркало, тем больше видел взъерошенных существ с лисьими ушами. Они сидели в зале среди людей неузнанные, и только зеркало показывало их такими, какие они на самом деле, и показывало, вполне возможно, лишь одному Юлиану.
В это мгновение он заметил в зеркале новое движение и обернулся.
В варьете вошел Мартин Гордон. В руке у него был «дипломат», сам он казался предельно взведенным. Юлиан пригнулся за столиком еще ниже. Ему не трудно было отгадать причину ярости Гордона. Юлиан хорошо знал Мартина. В такие минуты тот действовал без оглядки.
Агент отца пронесся по залу широкими шагами и перемахнул на сцену. Он без слов вручил отцу Юлиана дипломат и скрылся за декорациями.
Зрители, похоже, восприняли появление Гордона как часть номера. Но только не полицейские и не Рефельс. Они напряглись, как натянутые струны.
Отец Юлиана отпустил шутливое замечание по поводу незапланированного появления Гордона, выждал, когда стихнут обязательные аплодисменты, и воздел руки. Хлопки, а через секунду и последние шепотки стихли, в зале воцарилась полная, почти благоговейная тишина, словно публика почувствовала, что сейчас произойдет нечто особенное.
— Дамы и господа! — начал мистер Миррор.
Юлиан знал, что все происходящее не входит в обычный репертуар его отца. Уже одно то, что отец во время выступления заговорил, было довольно необычно. Он, конечно, мог шутить, но его имидж не позволял ему обращаться к публике напрямую.
— Дамы и господа! — повторил он. — Я рад, что вы собрались здесь, особенно в такой день, как сегодня. — Он тонко улыбнулся, будто слова его содержали некий скрытый смысл, забавлявший его самого. — По причинам, о которых мне не хочется здесь распространяться, я с сожалением вынужден преждевременно закончить гастроли в вашем чудесном городе. По тем же самым причинам я не могу сегодня продемонстрировать вам мой большой заключительный номер, ради которого многие из вас и пришли сюда.
Он сделал маленькую паузу, чтобы его слова оказали свое воздействие, и затем продолжил, подчеркнуто глянув в сторону двух полицейских:
— Но, несмотря на вышесказанное, вы пришли сюда не напрасно. Вместо обычного заключительного номера я покажу вам сегодня номер, который публика не видела еще ни разу. И который больше никогда не увидит.
Юлиан краем глаза заметил, как один из полицейских поднялся. Он увидел улыбку своего отца и взглянул на реквизиты. Что-то здесь было не то!
И вдруг мальчик понял.
— Ящик! — прошептал он.
— Что-что? — спросил Рефельс.
За спиной отца в этот момент появился Гордон. Он переоделся, и теперь на нем был не обычный костюм, а наряд в стиле начала века. В руке он нес огромную дорожную сумку.
— При чем здесь ящик? — переспросил Рефельс.
— Он стоит не там, где обычно! — ответил Юлиан и вдруг так разволновался, что чуть не вскочил. — Ты понимаешь? Это важно! Ящик должен стоять на определенном месте, сантиметр в сантиметр, и под точным углом к зеркалу!
— И что из того? — не понял Рефельс.
— Все! — прошептал Юлиан. — Я не знаю почему, но это страшно важно для фокуса. Отец уже не раз отказывался от выступлений, если сцена была недостаточно просторной, чтобы установить зеркало и ящик на нужном расстоянии!
— То, что сейчас произойдет, — продолжал говорить на сцене отец Юлиана, — не должно вас пугать. Ни на минуту не забывайте: это только иллюзия!
Послышалась череда громовых раскатов, как будто специально для номера, и ветер завыл так сильно, что стало слышно даже в зале. Над городом бушевал настоящий ураган.
— Не что иное, как иллюзия! — повторил отец Юлиана.
Свет в зале начал тускнеть и вскоре совсем погас, остался гореть только один софит, направленный на сцену. Но и он постепенно ослабевал и наконец тоже погас.
Но, несмотря на это, темно не стало. По залу пронесся шепот удивления. Восхищенные охи и ахи слышались все громче, что-то упало на пол и со звоном разбилось. По большому зеркалу скользили красные, желтые и оранжевые пятна света. Юлиан глянул под потолок. Однако прожекторы, подвешенные там и обычно освещавшие зеркало таинственным волшебным светом, были теперь выключены.
Что дело нечисто, заметил не только Юлиан. Два полицейских встали с мест, некоторые зрители сделали то же самое. Гром гремел уже беспрерывно. Буря бушевала за стенами здания, и дождь хлестал так, что было слышно даже здесь, внутри.
Мерцание на поверхности зеркала набирало силу в такт буре. Наконец световые рефлексы слились в сплошной, источник света, пламя которого затопило зал зловещим красноватым отсветом. Один только Юлиан знал, что задняя стенка зеркала представляет собой массивный стальной лист — мера предосторожности, которую принял его отец, чтобы впредь предохранить свое бесценное сокровище от всех возможных повреждений. То, что видели присутствующие, не было простым светом какого-нибудь прожектора позади зеркала, как, наверное, думали зрители. Мерцающий свет исходил из самого зеркала.