Но внезапно позади тролля возникла рослая фигура, схватила тролля и одним рывком отдернула его назад.
Это был глотатель огня. Не обращая внимания на ожоги, он поднял его вверх и изрыгнул ему в морду струю огня.
Тролль взвыл и начал брыкаться. Артист пошатнулся и со стоном упал на колени, но не выпустил тролля. Наконец он совсем упал, придавив тролля своим телом. Движения его замерли, как и его стон, но руки так и остались сомкнутыми, словно стальные клешни.
Юлиан содрогнулся от ужаса. И затем медленно шагнул к Кожаному. Предводитель троллей все еще преграждал ему путь к двери, угрожающе выставив когти. Но в глазах его наряду с ненавистью и неутолимой яростью появилось нечто новое. Он бросил взгляд в сторону второго тролля и умирающего глотателя огня, затем посмотрел на Юлиана и, наконец, на осколок зеркала в его руках.
Юлиан медленно надвигался на него. Пальцы его так крепко стиснули осколок, что острые края впились в кожу. Кровь закапала на землю.
Тролль поднял голову, посмотрел вдаль и увидел пламя пожара над крышами ярмарки у колеса обозрения. Его грозный рык перешел в жалобный стон.
Затем он опустил руки и отступил в сторону. Юлиан медленно прошел мимо него и шагнул в хижину.
Его отец стоял перед зеркалом и неотрывно глядел в него. Помещение было наполнено мягким желтым светом, который исходил не от какого-то источника, а просто пребывал всюду, подобно теплому солнечному свету. Юлиан закрыл за собой дверь, и шум битвы и гудение разгорающегося пожара остались снаружи.
— Я принес его. Мартин...
— Я знаю, — перебил его отец.
— Я ничего не мог поделать, — прошептал Юлиан. — Он пожертвовал собой. Без него у меня не получилось бы.
Юлиан увидел, что он уже вставил в зеркало второй осколок. Стекло было испещрено тонкой паутиной трещин и разломов, и Юлиану показалось, что в глубине стекла пробегают огоньки —совсем как тогда в варьете, когда все началось. Только на сей раз это был теплый, очень мягкий свет, а вовсе не пожирающее пламя.
Он протянул осколок отцу. На зеркальной поверхности остался след тонкого красного ручейка.
— Он в крови, — сказал отец.
— Это ничего. — Юлиан не сразу понял истинный смысл слов отца. — Что было, то было, — сказал он и почувствовал себя беспомощным, неспособным по-настоящему утешить отца. — Прошлое нельзя повернуть назад.
— Может быть, все-таки можно, Юлиан.
Медленно, почти благоговейно он повернулся, шагнул к зеркалу и приставил к мерцающей поверхности последнюю ее часть. Юлиан замер.
Ничего не произошло. Он сам не знал, чего ждал, но был уверен, что что-то должно случиться, хоть что-нибудь: задрожит земля, разверзнется небо, или все вокруг погаснет, или все станет как раньше. Но ничего подобного не случилось. Единственное, что бросилось Юлиану в глаза, — зеркало вдруг словно срослось и снова стало целым. Все трещинки и разломы исчезли, как будто их и не было. Перед ними висело совершенно неповрежденное, скромное прямоугольное зеркало.
И отец стоял тут же, целый и невредимый.
У Юлиана свалилась гора с плеч. До сих пор он сам себе не признавался в этом, но был убежден, что отец его умрет в тот же миг, как только зеркало будет составлено заново и прекратятся злые чары.
— Все... кончилось? — тихо спросил Юлиан.
Отец молчал, и Юлиан через некоторое время повернулся и приоткрыл дверь.
Снаружи царила мертвая тишина. Шум отдаленной битвы смолк, как и треск пламени. Юлиан распахнул дверь пошире и вышел наружу.
Пламя погасло. Колесо обозрения больше не вращалось и не разбрасывало искры. В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Казалось, само время замерло и задержало дыхание.
Потом Юлиан повернулся и увидел рядом с собой черную фигуру с огненными глазами. Ему следовало бы испугаться, но единственное, что он почувствовал, глядя на Кожаного, было тихое изумление. Тролль тоже смотрел на него, не отрывая взгляда.
— Да, Юлиан, все кончилось. — Его отец вышел из хижины. — Это последняя ночь. Проклятие снялось.
Юлиан посмотрел на него и на сей раз не смог сдержать слез.
— Тогда ты...
— Ничто не может длиться вечно, — сказал отец. В голосе его не было ни нотки страха или горечи. — Идем, надо идти. Есть еще одно дело, которое непременно нужно сделать.
Они пошли, тролль тоже отправился вслед на ними. Юлиан только теперь заметил, что отец держал в руке тряпичного тролля, в котором был когда-то спрятан осколок зеркала.
Они шли в сторону колеса обозрения. Вокруг стояла зловещая тишина. К ним постепенно присоединялись люди — дети и взрослые, а также тролли. Юлиан, его отец и Майк оказались во главе целого шествия, когда подходили к стеклянному лабиринту.
Навстречу им шли Алиса и Рогер. При виде их у Юлиана дрогнуло сердце, но тут он заметил, что Алиса ранена, и вся его нелепая ревность улетучилась. Он испуганно подбежал к Алисе и хотел что-то сказать, но она подняла руку, чтобы остановить его, и направилась к его отцу:
— Отец! Слава Богу, ты жив! Вы... сделали это?
Отец?
Юлиан посмотрел на нее, потом на своего отца и наконец на Рогера. Неужели Алиса действительно сказала «отец»?
Рогер тихо засмеялся:
— Разве ты до сих пор не догадался, что она твоя сестра?
Его сестра? Алиса была его сестра?!
И он вдруг повернулся на месте и бросился к Алисе. Его разрывали противоречивые чувства —отчаяние и гнев, смех и слезы. Он вдруг понял, откуда взялось это чувство, что он знает ее, что он почти ее часть, отчего это необъяснимое доверие, которое он всегда испытывал вблизи нее.
— Ты... ты моя сестра? — спросил он, запинаясь. — Отец... мой отец и твой тоже? Ты...
Он совсем запутался и смолк, а Алиса смотрела на него со смешанным чувством радости и сострадания и вдруг подошла к нему и обняла его так крепко, что он чуть не задохнулся.
— Но почему же ты мне не сказала?
— Она не могла тебе сказать, — объяснил Рогер. — Я упросил ее не делать этого. Мне казалось, будет лучше, если ты этого не узнаешь. — Он криво усмехнулся. — Разве я мог подумать, что ты начнешь ревновать ее ко мне? А потом уже было поздно.
В полной растерянности Юлиан отступил на шаг и смотрел попеременно то на Рогера, то на свою сестру.
— И ты действительно первой прошла сквозь зеркало? — спросил он.
Алиса кивнула. Лицо ее снова опечалилось.
— Да. Может быть, ты хоть теперь поймешь, почему отец никогда не допускал, чтобы ты прошел сквозь зеркало. Он не смог бы перенести потерю еще одного ребенка.
Юлиан повернулся к отцу, но нигде его не обнаружил. Вокруг толпились только чужие мужчины, женщины, дети и тролли.
— Где он? — спросил Юлиан, внезапно встревожившись, сам не зная отчего. Он поворачивался во все стороны — но отца нигде не было. Затем он увидел другое знакомое лицо. Мадам Футура!
— Где мой отец? — спросил он. — Вы его видели?
Старая гадалка кивнула.
— Куда он ушел? — Его тревога переросла в страх. «Есть еще одно дело, которое непременно нужно сделать», — сказал отец. И еще он сказал: «Может быть, все-таки можно, Юлиан». Куда он ушел? Прошу вас, скажите мне!
— Ты больше ничего не сможешь сделать для него, мой мальчик, — печально сказала мадам Футура. — Чему быть, того не миновать. Все будет хорошо.
«Хорошо?» — подумал Юлиан почти истерично. Неужто она в самом деле сказала «Хорошо»?!
Он секунду смотрел на мадам Футуру широко раскрытыми глазами, потом сорвался с места и побежал. Он внезапно понял, куда ушел его отец. И зачем.
Никогда еще на ярмарочной площади не было столько народу. Навстречу ему попадались тысячи людей, и Юлиан был убежден, что все они явились сюда только для того, чтобы задержать его. Чтобы он не успел остановить своего отца в его безумном намерении. И Юлиан, и его отец готовы были заплатить жизнью за исполнение своего замысла, потому что замысел того стоил.