– И что же? – эльф первым очухался. – Что?
– Не знаю, – дед руками развел, улыбнулся, а у самого на щеках мокро, – не знаю. Видно, всё – ложь. И никаких шеланей нет и в помине, а есть только мыши рыжие – болотные. Или слово не верное, или… Не знаю…
– А зверёк-то где? – Хейрем озирался.
– И правда, где зверёк? И это, Хетко куда девался? – у меня голова гудела, да ещё, как я ни выворачивался, как носом ни водил, шныря своего найти не мог. Исчез шнырь, будто и вовсе не было. И шелань с ним исчезла.
– Убежать не мог? Спрятаться? – в голосе эльфа сквозило сочувствие.
– Куда бежать-то? Где ты тут хоть деревце видишь? Сплошная зелёная гладь да трясина.
– Кхе, кхе, кхе… Шнырь, говорите? Кхе, кхе, кхе… – Седой Воле хохотал, схватившись руками за бороду. Я испугался, что старик от горя обезумел, потряс его за плечи.
– Дед, а дед, ты вставай давай. Нам ещё обратно пилить. Хорошо бы к закату управиться.
– Шелань-то взаправду волшебная тварь. Чудо расчудесное, а мы не поняли…
– То есть? – длинноух меня от старика оттащил, – Объясни, чудобор!
– Значит, кто поймает шелань да приручит, тому и – удача, верно? Значит, как раньше жить мечтали, как по закону, верно? Кхе, кхе, кхе… Чтобы чужих не было…
– Ну, не томи, – я злиться начал, не на деда – нет, на свою тупоголовость.
– Грэшем, друг мой, кто зверушку поймал?
– Ну, мы поймали. Хетко загнал, а мы… Хетко?!
– Шнырь?! – в один голос завопили эльф с гномом.
– Он самый!
– А слово, слово-то… Да и о чём животина мечтать-то может?
– Мечтать? Думаю, о том же, о чем и мы все – о свободе! И к чему ему слово. Шнырь да шелань – одного рода-племени твари. Вот ты, волчок, намекал, будто первыми вы на эту землю ступили, будто твои родичи ею по праву владеть могут?
– Ну…
– А про сутей древних позабыл? Драконы, хистали, свиксы твои гривастые, шныри те же да шелани рыжие испокон веков здесь водились. Из полей, лесов кто их согнал да повывел?
– Ну, – почесал я шею, – так вроде ж – зверьё. Как иначе-то?
– Мы тоже об оборотнях так думаем… Думали, – прошептала Иэль.
– Без пришлых, значит… В этом мире мы все, выходит – пришлые. Без разницы кто. А истинные хозяева… Больше нас о земле своей печалились. Вот и исполнили шнырь да шелань заветную мечту. Увели свой род от чужих, и сами ушли.
– Кормил Хетко, кормил, блох вычёсывал, а он… – огорчился я.
– Про прошлое своё позабыл, однако, Корр? Не ему одному свобода и дедовский закон дороже миски с похлёбкой.
Вздрогнул я, когда дед меня по имени назвал. Знал, получается. Всё время знал.
– И что же теперь? – Хейрем никак не мог сообразить, что произошло.
– Обратно пойдём, – я подхватил его и привычно уже пристроил у себя на спине. – Держись крепче и не пужайся, сейчас «оборачиваться» стану. Иначе пути не найдём, шныря-то нет больше.
– Обопрись, старик, – Иэль чудобору плечо подставила, усмехнулась. – А ведь они могли не уходить, могли нас вон вышвырнуть… Странно.
Как добрались, рассказывать не стану. Ну его! Дохромали потихонечку. Воле у меня в землянке ещё долго отлёживался. По вечерам говорили мы помногу. Обо всём: о жизни, о законе, о вражде, о ненависти и любви, о прощении и мудрости. Иэль заглядывала, приносила травки разные, шепталась о чем-то с Рогнедкой. Рогнедка ходила вся красная, загадочная. Потом уж, когда забрюхатела, призналась, что пила особый настой и мне в еду пыли разной подсыпала. Хейрем с семейством приезжал, забрал драконку (к чему она, коли ящурки не стало) и смастерил из неё люльку, всю камушками усыпанную. А когда на сходе меня в старосты околотошные прочить начали, сказал я нашим про мысль, что мне покоя не давала. Сказал, что раз уж жить нам с длинноухами, землероями да человеками плечом к плечу, то надо бы…
А Хетко… Что Хетко? Поди, нашёл себе на новых землях подружку и не бузит больше.
♂ Волк, Всадник и Цветок
Светлая фигура Алексей Провоторов
Снова наступал вечер, и Волк С Тысячею Морд опять нагонял меня.
Я уже слышал этот топот, от которого дрожала трава и умолкали смущённые птицы. Он мчался за мною, перепрыгивая реки и прошивая стрелою леса.
Я решил не гнать Коня, чтобы Волк С Тысячею Морд догнал меня засветло.
В долине меж зелёных холмов, именуемой Эллен-трэй, он меня и настиг.
Он забежал наперёд, и мы остановились.
– Стой, тебе не проехать дальше! – заявил он, ссаживая со спины Фолма и Макхама. У Макхама развязалась шнуровка на сапоге, и он в ней запутался. Я удивлялся, как он поутру находит край у кровати, чтобы с неё встать. Я сказал ему об этом, и он окрысился, показывая длинные и тонкие, как иглы, зубы. Их я уже видел раньше.